— В школе? Кто?
— А вы никому не скажете?
— Про школу — никому.
— Учительница высекла.
— Учительница?! За что?
— За плохое поведение.
— У вас что, разрешили наказания?!
— Нет, она сама предложила, чтобы родителям не сообщать.
— А что ты натворил?
Энди вновь опустил голову.
— Ладно. И как она тебя?
— Прутом каким-то. Розгой, наверное.
Неловко было вспоминать, как он абсолютно голый лежал на кушетке в тёмной каморке, а розга со свистом рассекала ему ягодицы. Было ему тогда тринадцать, и получил он столько же, по количеству лет. Друг ему подсказал, что можно с учительницей так договориться, если не хочешь оглашения всех грехов на родительском собрании. Кое о чём друг промолчал: о раздевании. Училка мотивировала это как наказание стыдом. Трудно, ох, как трудно было снимать всё до нитки перед взрослой женщиной, но тринадцать лет всё же не особенный возраст.
«А вдруг и тётя заставит это делать?!» — ужаснулся Энди. — Да ещё Кристина может увидеть! Хорошо, что она не слышит скандала». Там, в школе, когда он терпел экзекуцию, рядом стоял кучерявый синеглазый первоклашка и подавленно ждал подобной участи. Пока Энди осторожно натягивал штаны, чувствуя боль от каждого движения, малыш уже лёг на кушетку, и розга заработала вновь. Но это мальчишка, чего стесняться, а здесь девчонка запросто может лицезреть соседа по дому в столь позорном виде.
— И сильно тебе досталось?
— Прилично, — вздохнул Энди.
— Судя по всему, не очень-то и помогло. И что ты теперь думаешь?
Энди вопросительно посмотрел на неё.
— Как, по твоему мнению, я должна поступить с тобой?
Племянник понял намёк, но не стал отвечать, надеясь на лучшее.
— Тяжело с тобой. Значит, всё же придётся огорчить твоих родителей.
— Не надо.
— А что надо?
— Простите меня, пожалуйста.
— Прощу, а ты начнёшь заново. Через неделю, месяц, год, но ты снова будешь заниматься своими пакостями, а я так и останусь с чувством вины, зная, что могла отучить тебя от этого, но не сделала. Нет, дорогой, и не надейся. Выбирай, кто займётся тобой: я или родители?