И вот теперь Алессан стоял посреди моей спальни. Поняв, что это он, а не ночной разбойник или злой призрак, я сел в кровати. Сердец мое билось, ибо понимал я, что сейчас свершиться нечто великое и ужасное.
— Что привело тебя сюда, мой верный слуга? – прошептал я.
Алессан бросился на колени у моих ног и горячо ответствовал:
— Счастье в ответ на выполненное мною обещание прийти за выполнением обещания вашего, о прекраснейший граф Эмеркельд. Знайте же, ваша светлость, что вчера была битва, и что принесла та битва нам победу, что удача улыбнулась и мне, и удалось мне обратить своей доблестью внимание господина моего, рыцаря Торнастра, и что этим вечером, обагренный лучами заходящего Второго Солнца, я был посвящен в конные рыцари. Сим свершилась половина предначертания, и этой ночью, еще до восхода Пятого Солнца свершится вторая его половина, ибо, не помня себя от радости, я мчался сюда несколько часов. И вот я здесь, у ваших ног…
— О каком предначертании говоришь ты? – дрожащим голосом вопрошал я, уже зная, что говорит мой верный Алессан о неосторожном «да», вырвавшимся у меня три месяца назад в лесу.
— Твердо слово графа, и нет в мире ничего тверже его. Одарите же меня, ваша светлость, вашей близостью. Позвольте посмотреть в ваши бездонные синие глаза, прикоснуться к вашим длинным золотым локонам, припасть к вашим чудным коралловым губам, насладиться вашими стройными длинными ногами, вдохнуть аромат вашей загорелой кожи, ласкать ваш юный плоский живот, лобзать упругие шары ваших мальчишеских ягодиц, наполнить прекрасное тело ваше моими соками и испить божественный нектар ваш…
— Что ты говоришь! – нервно вскричал я, натягивая одеяло до самого подбородка. Меня трясло от откровенных речей слуги моего. Я был в смятении и растерянности. – Как ты смеешь! Почему ты не с войском, о изменник и предатель!
— Утром войско выступит в обратный путь, — бормотал Алессан, выглядевший несколько смущенным моими обвинениями, — и я должен быть там в тот час и в то мгновение. Посему, увы, у нас есть время лишь до Пятого Солнца…
— Пойди прочь, висельник! – почти вскричал я. Вскричал, но все же приглушил голос, чтобы ненароком не разбудить стражу. Было то ошибкой, ибо немедленно Алессан понял, что решительность моя не столь велика, как мне бы хотелось показать ему.
Вскочил юноша на ноги и бросился на меня. Его сильные руки обвили меня, собрав, будто куклу, меня вместе с одеялом в свои объятия. Он почти поднял меня, зажав сложенным, будто книгу, с прижатыми к подбородку коленями.
Я вдохнул запах его, запах боя, лошадей, кожи, крови и доблести. Алессан более не пах, как товарищ по детским играм, не пах, как мальчишка. Он пах, как рыцарь, и это на мгновение заставило меня смешаться. Юноша воспользовался моим замешательством, и тут же я почувствовал его уста на своих губах. И было это так же прекрасно, как и тогда, в лесу…
— Как ты смеешь! Оставь меня! – пытался кричать я, но изо рта моего доносилось лишь мычание, ибо жарок был поцелуй Алессана. Да и как кричать, когда язык вассала моего блуждал во рту моем!
Я попробовал вырываться, но силы покидали меня, и я лишь упирался кулаками в кожаный нагрудник Алессана, отталкивая его от себя. Юноша же сжимал меня все крепче. Ладони его при этом умудрялись блуждать по моей спине, страстно поглаживая меня через одеяло.
— Пусти, недостойный смерд! – кричал я, но крик мой вновь тонул в поцелуе его жадных губ.
Руки юноши блуждали по моей спине, и я вдруг ясно осознал, что все ближе приближаются они к моему заду, что он – ближайшая цель детского товарища моего по играм. Я стал вертеться, чтобы устраниться от жадных ладоней, но каждое мое движение, казалось, лишь открывало им новую дорогу.
Почему не заорал я во всю глотку? Как ни жарки были поцелуи Алессана, но мне бы хватило воздуха в легких, чтобы разбудить не только стражу у дверей моей спальни, но и весь замок. Но не кричал я. Лишь били кулаки мои по холодной коже нагрудника, лишь извивался я, вырываясь из тесных объятий, лишь грозно шептал я проклятия и угрозы.
А юноша уже поднял меня на руки и осыпал поцелуями, держа в воздухе на своих сильных ладонях.
— Утром тебе отрубят голову! – кричал я отчаянным шепотом в ухо своему товарищу детства.
А он целовал мою шею, иногда оставляя своим языком на коже моей влажные бороздки, а иногда и покусывая то место, где через несколько лет у меня вырастет кадык.
— Слышишь? Отрубят! – я колотил руками по голове юноши, и он, наконец, поднял на меня свой взгляд.
— Сколь ничтожна будет эта плата за эту ночь с вами, мой любимый маленький граф! – сказал он нежно. – Сколь радостен будет мой путь на плаху после неземного счастья ласкать тело моего вожделенного мальчика! Сколь незаметным будет мой уход из мира этого, когда восторжествует над этим ребенком моя плоть!
Своими словами он поразил меня. Нет, не тем, что готов был умереть, а тем, что называл меня «мальчиком» и «ребенком». Так никто и никогда не смел называть меня. Я, конечно, не был взрослым, но и мальчиком, мальчиком я не был – я был граф! Могущественный и грозный граф Эмеркельд, символ ужаса и силы, властитель земель от горизонта до горизонта, господин сотен людских душ, друг богов, заклинатель и жрец по рождению своему!
— Ты, верно, сошел с ума, Алессан, — сказал я. – То, что ты на две головы выше меня, еще не дает тебе право называть меня «маленьким»!
Юноша ответствовал мне, прервав на минуту свои поцелуи:
— Простите меня, мой господин. Это любовь, земная грешная любовь моя к вам говорила, не я!