— Нет! — задыхаясь, прохрипел он.
— Не хочешь, чтобы это случилось, умоляй о пощаде.
После такого поворота событий сдавался любой мужик, но этот молчал. Я знал, что, пока не подействую, он не поверит в угрозу, поэтому расстегнул свою ширинку, вынул член. Миллиардеру он всё равно не для того нужен, так кто ж будет его проверять?
Ситуация меня крайне заводила, возбуждение и было той причиной, по которой я ломал людей. Я сжал руками его ягодицы и резко всадил в него свой член. Габриэль дико закричал, но было уже поздно, больше щадить его я не собирался.
Каждый новый толчок рождал во мне животные инстинкты, каждое новое движение усиливало букет чувств, каждый его крик порождал во мне желание овладеть им полностью. Я ничего не знал об анальном сексе и никогда не имел дело с парнями, но почему-то с каждым движением мне это нравилось всё больше и больше.
Крики боли постепенно сменились стонами наслаждения, подстёгивая меня двигаться быстрее. Габриэль возбудился, его член наполнился кровью, а кончик покраснел и был готов излиться божественной жидкостью. Я грубо схватил его член и надавил пальцем на трубку у основания, чтобы это предотвратить. Я был на пределе, но мне нельзя было снова терять голову и отрываться от реальности, позволять, чтобы оргазм овладел мной полностью.
Быстро кончив, я вытащил член, и горячая сперма полилась из его плоти. Откинув его от себя, я застегнул ширинку, быстро встал и пнул его пару раз в пах.
— Ты не заслужил того, чтобы получить разрядку. Когда научишься хорошим манерам, тогда и поговорим.
На глаза у Габриэля навернулись слёзы. Мне было неприятно смотреть на него — такого беспомощного, забитого и униженного, содрогающегося всем телом. Распахнув дверь, я позвал своих парней.
— Уведите его.
Охотники взяли его под руки и уволокли обратно в камеру, а Мэдисон вопросительно посмотрел на меня:
— Себастиан, вы…
— Да, я! Не вам же заниматься парнем, который стоит миллиард долларов!
Руки были связаны за спиной и уже порядком затекли, Габриэль лежал на кровати в своей камере, уткнувшись лицом в подушку. Он сгорал от стыда. Что его так возбудило? Он еле сдерживался, чтобы не застонать от удовольствия, когда этот человек так жестоко и безнравственно насиловал его.
Этот голос, твёрдый и уверенный, но при этом тихий и спокойный… Габриэля всего передёрнуло, когда он вспомнил надменное высокомерие и ледяные глаза, но почему-то возбуждение только возросло.
От резких движений ломило поясницу, а разбухшие яички невыносимо болели. Габриэль повернулся на бок и постарался не двигаться, боль постепенно утихла, но мысли не давали погрузиться в забвение сна.
Этот человек — работорговец, значит Габриэля продали какому-то богачу, и если он станет тихим и покорным, его отдадут в распоряжение новому хозяину. А вот что с ним будут делать дальше, Габриэль даже боялся представить. Что делать дальше, он не знал, но сдаваться не собирался.
Наутро ему принесли еду и чистую одежду, а охранник развязал руки и стал пристально наблюдать за каждым его движением. Габриэль попытался сходить в туалет, но мочиться было ужасно больно — такое бывает, когда после полового акта не получаешь разрядку.
До ночи за железной дверью было на удивление тихо и спокойно; Габриэль вздрогнул, когда кто-то пошаркал мимо его камеры. Он ждал своего мучителя, но почему-то за ним так и не пришли.
Следующим вечером в камеру вошёл Мэдисон и кинул Габриэлю полотенце:
— Он хочет тебя видеть, но сначала сходи в душ.
На милость уповать не приходилось, поэтому Габриэль долго отмокал под тёплыми струями душа, оттягивая момент встречи. Его одежду куда-то забрали, не оставив ничего взамен, а Мэдисон усмехнулся и поторопил его.
На этот раз полностью раздетого Габриэля сразу кинули на ковёр и закрыли за собой дверь. Работорговец тут же поднялся из-за стола и стал расхаживать по кабинету.
— Ну что ж, малыш, я придумал новый способ тебя развлечь. Видишь эту ленточку? Если перевязать ею основание эрегированного пениса, то можно долго заниматься сексом и не кончать. Но лучше не переусердствовать, иначе…
Мужчина сомкнул два пальца, изобразив ножницы, и Габриэль сглотнул ком, появившийся в горле. Снова эти пытки, снова он не будет спать всю ночь из-за болей в мошонке, но больше всего он сейчас ненавидел это его нежное «малыш», от которого парня передёргивало; ему хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать ничего.