— Алло, Chocolate Paradise? Будьте добры, отдельную ванну на… который час, черт подери? В общем, мы будем через десять минут. Да, вдвоем. До утра.
…Через пятнадцать минут Ау, подвывая от наслаждения, косилась краем глаза в зеркало — и видела в нем две расплывчатые фигуры, покрытые темно-коричневым глянцем.
Они извивались в любовном танце, тонули и таяли в сладкой дурманящей массе, облепившей их до последнего клочка, месили ее друг на друге, мяли обмазанные тела и облизывали их, как шоколадный торт. Шоколад был везде – и на них, и внутри них, на коже, в волосах, во рту; он растворял их в себе, и это было мучительно-приятно, как сладкий кошмар. Страх не вымыть его из волос только добавлял остроты в это странное наслаждение, облепившее Ау со всех сторон, – и она ныла, когда Стив мял сквозь шоколад ее грудь, набухшую так, что не было сил терпеть, или хлюпал в ее липкой пизде…
— А ну вылезай, шоколадка. Ложись на животик. Вот так…
Ау вылезла из ванны и легла на мягкий матрас. Шоколад струями лился с нее. Стив, нежно поглаживая все тело, забрался в ее попку…
— Ааааооуу! Ты что?
— Ничего. Терпи. Расслабляйся, хрипи, мучься, улетай в рай… Тебе ведь хочется? Хочется?
— Ааауууу… Что ж ты…
Ау замолчала, не в силах говорить. Стив ласкал ей кожу вокруг ануса, наполняя Ау наслаждением, незнакомым, острым и головокружительным, как полет во сне. Ау чувствовала, как ее попка становится рыхлой и податливой; ей хотелось распахнуть ягодицы, надеться на руку Стива, и она подавалась навстречу ему, оттопыривая попку вверх. Стив мучил ее, постепенно забираясь пальцем в плотную дырочку…
— Аааууу!
— Терпи! Терпи, шоколадка! Все терпят, и ты терпи!
— Ааааооооууу! О Боже!
В ее анусе были уже два пальца. Это было не больно, а только одуряюще странно – до холодка в груди, до кислоты во рту, смешанной с горечью шоколада… Пальцы растягивали ее анус, ставший мягким, как тесто, и Ау билась от смертной полноты в попке, уже принимавшей в себя нового гостя… Хуй, обмазанный шоколадом, легко проскользнул туда, но Стив не торопился, наслаждаясь липкой плотностью, обтянувшей его головку. Медленно, постепенно он погружался в узкую дырочку, и Ау казалось, что ее выворачивают наизнанку…
— Ааааооууу! Не мучь меня, Стив! Я сойду с ума! Аааааоооууу!..
— Тише. Нас снимают.
Стив шутил, хоть у него и действительно было подозрение, что игры посетителей Chocolate Paradise записывались для черного рынка. Он уже полностью вошел в попку Ау и теперь плавно разъебывал ее. Шоколад был идеальной смазкой для такой игры, к тому же он удваивал ощущения: липкая скользота члена, распиравшего Ау до ушей, действительно сводила ее с ума – ей казалось, что ее надули, как шарик, и теперь вылизывают изнутри беспощадным сладким языком.
Стив зачерпнул ладонью шоколада, плеснул его между ягодиц Ау – и стал втирать его в кожу вокруг ануса. Ау задохнулась… Это было так чудовищно, так невыносимо приятно, что она выла и плакала, сотрясаясь в мучительных оргазмах, не отпускавших ее, пока член распирал ее беззащитную попку. Слезы смешивались с шоколадом, залепившим ей ресницы, – и потом, когда все кончилось и она лежала без сил, привыкая к обволакивающей пустоте в себе, Стив слизывал с ее лица сладко-соленые капли…
— Теперь мы с тобой настоящая сладкая парочка, – шептал он, борясь со сном. Ау тоже проваливалась в сонную пустоту, — но надо было вставать и мыться. Надо, надо… Ничего не соображая, она дала Стиву поднять себя, завести под душ, вымыть, вытереть, одеть, вывести на улицу…
Стив тоже едва помнил, как все было. Помнил только, что они вошли к нему, упали в постель, не раздеваясь, и уснули рядышком. Крепко, как никогда.
***
— Ау… Моя девочка, моя… Я… тебя… — шептал Стив во полусне, щупая пустое пространство рядом.
Внезапно он подскочил. Ау не было.
Не было ее и в квартире, и в коридоре, и во дворе. Она ушла.
Вернувшись в спальню, Стив нашел на тумбочке записку: «Спасибо тебе. Мне было удивительно хорошо. Прощай. Ау».
Рядом лежал бумажник. Нелепая мысль вдруг обожгла Стива: он схватил бумажник, раскрыл его…
Все было на месте, — и он в изнеможении опустился на кровать.
Не воровка. Просто ушла. Ушла…
Половину оставшегося дня он провел за компьютером, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь следы Ау в сети. Шаблонная ситуация розовых романов, которых он начитался в свое время – Она, Таинственная Незнакомка, не оставившая ни имени, ни адреса – ничего, кроме таинственной записки, пахнущей ее духами, — стала реальностью для Стива, и он смеялся бы, если б ему было до смеха.
Никаких следов Ау, разумеется, не нашлось, и всю вторую половину дня Стив провел в занятии, в котором никто никогда бы не заподозрил его: с двух до семи он слонялся по городу, сунув руки в карманы и глядя себе под ноги.
Ум бизнесмена услужливо предлагал выходы – миграционные службы, полиция, частные детективы… но впервые в жизни Стиву не хотелось действовать. Ему нужно было осмыслить эту ночь, побыть наедине с собой… к тому же его одолел странный пессимизм, и он не верил, что найдет Ау.
Тоску усиливал пряный дух весны, воцарившейся в городе со вчерашней ночи. Сверкало закатное солнце, все вокруг играло свежими красками, будто с города наконец вытерли пыль; воздух пьянил и звал к весенним безумствам… но рядом не было Ау. Ее не было — и все не имело смысла: ни весна, ни краски, ни солнце… А через час – еще и этот долбаный концерт, этот гребаный Шмоцарт с трижды гребаным шефом, чтоб он перднул на трибуне, чтоб усрался в постели с телкой, чтоб…
Стив придумывал проклятья ни в чем не повинному шефу до тех самых пор, пока не прошел на автопилоте через весь вестибюль Карнеги-Холла и не уселся в партере. Надо было поздороваться с шефом, покрутиться возле партнеров, произвести хорошее впечатление – но Стиву было насрать, и он тоскливо ждал гребаного Шмоцарта, думая про Ау. Одна мысль не отпускала его, не давала ему покоя…
Но он не успел додумать ее. В зале погас свет, яркие прожектора осветили рояль на сцене, и невидимый конферансье объявил, что лауреат международных конкурсов Аурика ван Хеллен из Бельгии исполнит произведения Шопена. Зал взорвался аплодисментами… но Стив не хлопал.
Стеклянными, застывшими глазами он смотрел на Аурику ван Хеллен, вышедшую на сцену в ослепительно-алом платье с кружевами и декольте. Ее волосы были убраны в прическу «под старину», и вьющиеся локоны обрамляли овальное личико с двух сторон…
«Интересно, она вымыла из них шоколад?», думал он – и смотрел на нее, как чумной, смотрел, как она кланяется — гибко, тонко, с достоинством, — как идет к роялю, садится, кладет свои удивительные руки на клавиши… Минуту спустя поток звуков, чувственных, скользящих, дурманяще-прекрасных, увлек его, закружил, растворил в себе — и Стив всхлипывал, как старая дева, сморкался и тер глаза, не замечая веселых взглядов.
Музыка была насыщенной, цветной, щемяще-пьяной, как воздух на улице; она несла Стива, как щепочку, и ему было страшно и хорошо от этого сумасшедшего кружения — так же, как ТОГДА, когда Ау обняла его и утопила в себе… Она играла про него, про них, про то, что было с ними ночью, — Стив чувствовал это так же ясно, как чувствовал вчера горько-сладкий вкус шоколада на ее губах. Ау доиграла,поклонилась восторженному залу, заиграла еще, потом еще, еще и еще… и всякий раз невидимая волна заново поднимала Стива и кружила его в щемящем океане, вымывая из него всю душу и все силы. «Как бесконечные оргазмы», думал он… Двухчасовый концерт пролетел, как мгновение. Стив не запоминал названия произведений, он даже едва помнил, что это Шопен — для него не было ничего и никого, кроме Ау и ее музыки, слившихся в едином щемящем созвучии.
Когда концерт закончился, он некоторое время сидел на месте, осмысляя происшедшее; потом, услышав шепот «она в артистических» — вскочил и заметался, спрашивая у всех и каждого, где же эти артистические. В ногах его была ватная слабость, и ему было страшно.
Выйдя наконец в нужное место, Стив вздрогнул, потому что увидел раскрасневшуюся Ау, окруженную плотным кольцом поклонников и репортеров.
— Ау! — крикнул он, не соображая, что делает. Ау подняла голову, увидела его, вздрогнула, — а он уже проталкивался к ней, работая локтями и не извиняясь.
— Ау! — добравшись до нее, он взял ее за руку и держал, не зная, что делать и говорить.
На них смотрели десятки любопытных глаз.
— Пойдем, — вдруг шепнула ему Ау и объявила дрожащим голосом: — Извините, леди и джентльмены, я должна… в общем… я скоро вернусь, — открыла дверь артистической, втащила туда Стива, захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.
Они стояли друг перед другом, держась за руки… Вдруг Стив привлек Ау к себе. Она застонала — но его язык уже проник в ее ротик, руки поползли по телу… и Ау обмякла в руках Стива.
Секунду спустя они целовались, как бешеные, мяли, тискали и трепали друг друга, не обращая внимания на гул за дверью.
— Ты до сих пор пахнешь шоколадом, — шепнул Стив, облизывая бархатную кожу Ау. Вдруг он повалил ее на большой бархатный диван, задрал юбку ее шикарного алого платья…
— Что ты делаешь? — бормотали непослушные губы Ау, но Стив тянул с нее трусики с чулками, дотянул их до туфель, стреножив Ау, раздвинул ей коленки — и… Ау стиснула зубы, чтобы не застонать. Язычок Стива жалил ее прямо в сердцевину пизды, в горящий клитор; жаркие стоны рвались из ее рта, и она сдерживала себя из последних сил.
— Стив… что ты… не надо, прошу тебя, — хрипела она, выгибаясь и подставляясь ему. Глаза ее были закрыты, и она не видела, как Стив встал, продолжая ласкать ее клитор пальцами, расстегнул ширинку, пристроился к ней…
— Ааааоооооуууу! — стон все-таки вырвался из нее, когда член Стива вплыл в нее. Аурика распахнула глаза — и увидела перед собой нежный, безумный взгляд Стива.
Он ебал ее прямо в артистической. Это было так невозможно и желанно, что Аурика не выдержала – застонала во весь голос, выпуская из себя страсть, бурлившую в ней… Стив крепко держал ее за голые ягодицы. Они оба полулежали на краю дивана, сползая вниз; Стив упирался ногой в ножку рояля – и ебал Ау, стонущую уже так, что было слышно за дверью, — ебал все сильнее, напористее, с силой насаживая ее бедра на себя.
И вот — не столько от физического наслаждения, сколько от безумия самого момента, от немыслимой запретности того, что происходило с ней, Аурика почувствовала, как тело ее плавится, наливается острым током…