— Подожди. Дай мне еще пару минут… — мне нужно было собраться с мыслями. Я поставил бутылку между своих ног, потому что мне казалось, что джинсы не скрывают эрекцию…
— Боюсь, что я еще некоторое время не смогу верить в то, что ты говоришь и делаешь, — начал я, — что бы ни означал твой сегодняшний поступок, он лишает меня возможности тебе доверять. Самое страшное, что даже если ты сейчас попытаешься объясниться, я не уверен, что смогу принять твои слова за чистую монету. На какой-то момент ты показал мне абсолютно другого Кирилла, которого я ни разу не видел за все годы нашей дружбы. И этот Кирилл ранил меня, и вообще совершил что-то чудовищное. И я не знаю, зачем он это делает и чего он хочет.
Вместо ответа прохладные ладони обняли мое лицо и заставили, наконец, встретиться взглядом с вулканом. Предупреждение было коротким; я не успел даже вскрикнуть, прежде чем он обжег меня поцелуем. Схватив ртом воздух, я понадеялся на передышку, но мне не суждено было спастись. Он повторил свое вероломство, на этот раз нежно захватывая сначала нижнюю губу, потом верхнюю… Горячая волна обрушилась вниз и разлилась где-то внизу живота. Я не мог ни кричать, ни дышать, ни даже пошевелиться. Но и этого ему было мало – он скользнул под ворот сорочки и с силой прижал меня к груди, пытаясь заставить отвечать на ласки. Он не понимал, что мое возбуждение настолько сильно, что граничит с болью… Каким-то образом мне удалось на миг соединить свои дрожащие губы с его губами, но это ощущение полностью парализовало меня. Из последних сил я разорвал объятья и смог сказать ему, что мне больно. Но он снова не понял. Вспомнив сцену на волнорезе, Кирилл дотронулся пальцами до ссадины на моем лице. Выглядел таким виноватым… Вот это да – я называю его по имени. Когда же это было в последний раз? Не помню… Я не плакал, слезы сами лились. Но мне было все равно. Я должен сделать так, чтобы он меня понял. Любой ценой. Или я сойду с ума. Схватив ласкавшую меня ладонь, я прижал ее к сердцу, пытаясь показать, где именно мне больно. И его лицо тут же изменилось. Оно осунулось и поблекло в один момент; глаза наполнились слезами. Я увидел в них всю глубину омута, в который мы упали. Теперь мы были там вместе…
Мой Мефистофель обнаружил, что отдал все деньги за душу, которая итак принадлежала ему. Но вместо стенаний над жестоким финалом нашей дружбы, он решил растоптать ее окончательно. Я не мог спастись от его губ; он хватал меня, покрывая поцелуями все, до чего мог дотянуться. Мои слезы оставались на его губах, и я чувствовал их соленый привкус. Слабые протесты были задушены в крепких объятьях. Уже через минуту я каким-то образом оказался лежащим на полу и полностью обездвиженным. Мое почти балетное тельце ничего не могло противопоставить восьмидесяти килограммам мышц. Чувствовать на себе эту пылающую страстью тяжесть было приятно; я впился пальцами в упругую поясницу, попрощался со всем на свете, несколько раз глубоко вздохнул, и показал ему, что такое поцелуй…
Я люблю целоваться. Люблю настолько, что могу заниматься этим часами. Иногда кажется, что я исследую этот мир исключительно через вкусовые рецепторы. Иначе как объяснить мою разборчивость в еде и маниакальную страсть к оральным ласкам? Тело обожаемых мною юноши или девушки непременно исследуется губами во всех местах, прежде чем я в него проникну. Если считать, что человек – животное, то я, видимо, являюсь им в наибольшей степени. Вкусы и запахи завораживают меня; они могут заставить любить и ненавидеть, страстно желать или отвергать…
Запах его кожи и губ настолько сложен, что его трудно описать словами. Мне кажется, так могла бы пахнуть кора сандалового дерева, если бы ее выловили в Средиземном море и положили просушиться на тлеющие угли… Это невозможно. Но и хотеть кого-то так сильно тоже невозможно. И первый порыв не может длиться вечно. Вот и он, осознав происходящее, начал паниковать. Я отчетливо почувствовал страх, сковавший все его тело, после того как я допустил ошибку. Слишком откровенно обнял его за бедра, с наслаждением прижимая к себе твердую, как камень, округлость в джинсах. Он боролся с собой, продолжая покрыватьпоцелуями мое лицо и периодически возвращаясь к губам; это ощущение явно придавало ему сил. Я жалел его, но понимал, что ничем не могу помочь. Страх пройдет сам, в свое время. А сейчас это как прыжок с парашютом – или решишься, или нет. Но никто не имеет права толкать в спину. Между тем, его поцелуи становились нежнее и глубже, а руки требовательнее. Я понял, что он не хочет видеть перед собой безмолвный предмет вожделения. Ему нужно больше. Я осторожно опрокинул его на спину, и, стараясь не казаться слишком искушенным, принялся ласкать грудь и напряженный живот. При каждом моем приближении к ремню он судорожно сглатывал и как будто просил не торопиться. Прикосновения к его груди доставляли мне особое удовольствие. До знакомства с Кириллом я не встречал мужчин, которым бы так шли волосы на груди. И, уж тем более, такие мужчины меня никогда не привлекали. Но сейчас я с наслаждением проводил руками по его груди и зарывался носом, вдыхая волнующий аромат кожи. Не удержавшись, я провел кончиком языка по маленькому, нежному соску… Кирилл резко выдохнул, схватил меня за плечи и снова повалил на спину. Страстный поцелуй в губы отвлек мое внимание, поэтому я даже не понял, в какой момент он расстегнул на мне джинсы. А потом я вообще перестал что-либо понимать; его дрожащие пальцы исследовали находку, как будто пытаясь в чем-то убедиться: а как это? так же, как у меня? а здесь что? больше? меньше? – я как будто слышал его мысли. Сосредоточиться на умилительном монологе мешало возбуждение. Оно перехлестывало, пульсировало во мне; очень хотелось показать ему, как избавить меня от сладкой пытки. Но нельзя. Тирамису не должно учить итальянскую девушку, как его есть.
Я отчаянно пытался представить себя мазохистом. Мой мучитель уже вполне уверенно ласкал меня ниже пояса, при этом не переставая целовать в губы. Я следил за его движениями, запоминал их и пытался отогнать навязчивую картинку: раннее утро, теплый ото сна Лэм потягивается в своей постели, и, движимый внезапной истомой, берет в руку полувозбужденный член… Вот так, как сейчас, проводит ладонью по яичкам, потом обхватывает ствол и слегка сжимает у основания. Теребит двумя пальцами нежную головку, и, почувствовав первый прилив крови, тихо вздыхает и растягивает пальцами восстающую плоть… Мои мысли прервались болью от впившихся в ладони ногтей – так сильно я сжал кулаки, чтобы не сорваться и не спугнуть его слишком откровенным прикосновением.
Пытка становилась невыносимой… Его ласки передвигались ниже; он обжигал мою кожу теплым дыханием, несмело касался губами сосков. Тонкие пальцы продолжали свое бесстыдное исследование. Я не знал, куда девать руки – теперь любое мое движение могло все испортить. Не найдя другого варианта, я принялся нежно гладить его волосы, как бы успокаивая. Не его — скорее себя. А он продолжал опускаться ниже. Не знаю, сколько лет или веков это продолжалось… К тому моменту, когда его губы, наконец, сомкнулись вокруг моего члена, я уже совершенно не владел собой. Каждое касание было таким сладким, таким приятным; и было настолько все равно, как это будет выглядеть… Я летел к оргазму со скоростью человека, падающего со скалы. В какой-то момент все остановилось. Он посмотрел на меня и зачем-то разгладил большим пальцем складочку между бровей. Я попытался ответить осмысленным взглядом, но в следующую секунду его пальцы предательски нежно обхватили головку моего члена и сделали несколько быстрых движений вниз и вверх. Этого было достаточно. Я кончал, не стесняясь эмоций, и меня совершенно не смущал его пристальный взгляд, следящий за каждым моим движением.
Стоя под душем в четвертый раз за сегодняшний день, я уткнулся лбом в прохладный кафель и попытался определить свое состояние. Я не чувствовал удовлетворения; в крови продолжала бесноваться похоть. Не выдержав и пяти минут, я рванулся обратно в комнату, к нему. Меня встретила очаровательная картина – Кирилл сидел, сложив ноги по-турецки, при этом облокотившись спиной о диван и вцепившись в бутылку коньяка. Как будто хотел опереться обо что-нибудь максимально большей поверхностью тела, но при этом все же не ложиться. Я уселся рядом точно так же и отобрал у него коньяк. Пусть все запомнит. От моего прикосновения он вздрогнул, но не отстранился. Косые отблески огня освещали отчаянно пульсирующую вену на шее.
— Я молодец? – спрашивает с улыбкой.
Тааак, пытается уложить происшедшее в голове. Хороший признак.
— Ты чемпион, — говорю, — и заслуживаешь медали.
Не слишком ли прямо? Вроде бы, держится. Дрожит, как осиновый лист, но самообладания не теряет. Ну, нет, плевать, я хочу его! Хочу, и все.
Господи, эти губы… Не отрываясь, я нежно потерся бедрами о красноречивую выпуклость в его джинсах. Он с силой обнял меня за талию, и даже опустился чуть ниже, и даже обхватил ладонями ягодицы, но тут же отдернул руки. Хорошо, не так сразу… Я быстро расстегнул пуговицы его брюк. Все это время он держал меня за запястье. Совершенно не препятствуя моим действиям. Потом я лег рядом с ним на бок и положил свою ногу между его ног, чтобы он немного расслабился и раздвинул их. Теперь можно было определить масштабы его решимости… Сокровище просто выпрыгнуло из тесных брюк прямо в мою ладонь. Я смутился, поймав себя на странной мысли: мало того, что он сильнее меня, как морально, так, возможно, и физически, — у него еще и классный член. Неужели, больше моего? Да нет, такой же… Это приятно. Я вдруг понял, что даже будь он больше моего, мне было бы это приятно. Я сам себя сегодня не узнавал.
А между тем, мне не следовало так увлекаться. Совращение грозило закончиться, даже не начавшись. Его напряженный член вздрагивал в моих руках; дыхание больше походило на сдавленные стоны. Я притормозил. Развернул его к себе лицом и снова окунулся в нежный поцелуй. Но он не собирался сбавлять скорость. Все такие же несмелые, его руки принялись ласкать мой член, на этот раз уделяя больше внимания яичкам и промежности. Потом ладонь и вовсе скользнула между ягодиц, пусть не осознанно, но вполне конкретно намекая на определенное желание… Сначала эта мысль заставила меня улыбнуться – ну, конечно, чего еще я мог от него ожидать? Потом я вынужден был задать себе вопрос – а почему так перехватывает дыхание от возбуждения? Почему так приятно чувствовать себя в крепких объятьях парня, который крупнее тебя? Почему так обезоруживает этот надрыв, это мучительное усилие, с которым он сейчас на моих глазах признается себе самому в том, о чем раньше и подумать не мог?
Это наша история. Она начинается с сегодняшнего дня. И в моей жизни нет и не было ничего более важного. Поэтому история должна начинаться с правды.
— Ты хочешь меня?
— Что?.. Да, — он сначала даже не понял, о чем я.
— Как ты хочешь? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я сделаю все, что ты хочешь, — я заставил его сначала подумать, завершив фразу долгим поцелуем в губы.
— Все?.. – выдохнул он.
Теперь я видел, что желание было вполне осознанным. С каким-то торжествующим безрассудством я еще раз нежно коснулся губами его губ вместо ответа. И тут же физически ощутил конвульсивную дрожь, пробежавшую по всему его телу. Он был парализован, так же, как я час тому назад, после нашего первого поцелуя. Стало ясно, что он не сможет ничего сделать сам. Я нерешительно протянул ему презерватив, раздумывая, не помочь ли? Он справился сам, но повернувшись ко мне, вновь попытался перейти к ласкам. Нет, так не пойдет. Нужно сделать это сейчас, иначе я свихнусь от страха, а он – от перевозбуждения. Я повернулся на бок и прижался к нему бедрами. Он все не решался, покрывал поцелуями мои плечи; горячие ладони гладили меня по спине. Но когда он поместил свой член между моих ягодиц и начал нежно тереться о них, я не выдержал и помог ему рукой.
Не помню, в какой момент острая боль стала глуше, а потом сменилась каким-то странным, новым для меня видом удовольствия. Яс удивлением обнаружил, что страх лишь распаляет меня и добавляет остроты. Когда мой любимый мучитель окончательно потерял стыд, и, схватив меня за волосы, опрокинул на живот, мощно входя по самые яйца, я решил, что этого просто не может быть, и я сейчас умру или проснусь ото сна. Но ему было все равно, что я там решил; сладкая пытка продолжалась. С каждым глубоким и страстным толчком я взмывал куда-то вверх, а потом стремительно падал вниз. Эти изощренные американские горки закончились так же неожиданно, как начались. Он кончил, с почти звериным рычанием то ли целуя, то ли кусая меня в шею, и без сил упал чуть поодаль. Я не решался пошевелиться, как очнувшаяся жертва автокатастрофы, которая медлит ощупывать свое тело, боясь обнаружить на нем чудовищные травмы. За меня это сделал он – обнял и притянул к себе, будто пытаясь понять, жив ли я. Забавно. Сделав над собой усилие, я открыл глаза и посмотрел на него в упор. «Люблю» — попытался сказать взглядом. Потому что говорить не мог. Он понял, и порывисто уткнулся носом мне в грудь. Настала моя очередь улыбаться так некстати вырвавшемуся вздоху облегчения…
E-mail автора: madmouse@bk.ru