задумали уродцы в погонах, но надеются, что наличие на «Эгиде» мелких спиногрызов удержит военных от обстрела.
— Не удержит, — говорит Диана упавшим голосом.
— Не удержит. Кретины в балахонах всё ещё дышат только потому что военные до сих пор не утвердили дату атаки. По крайней мере так было позавчера. За эти два дня многое могло поменяться.
Лежавшая на столе рация начинает подавать признаки жизни. Прежде чем отослать Ди, показываю на свой стол, и приказываю взять из верхнего ящика красную бандану, и подвязать её к руке чуть выше правого локтя. На вполне закономерный вопрос зачем это нужно, коротко объясняю, что это своего рода метка, которая должна защитить её от посягательств со стороны моих горилл, и дать им понять, что она может свободно разгуливать по тюрьме. Когда эта лошадка мне надоест, я с радостью дам своим ребятам на ней покататься. А пока этого не случилось, пусть держит свои дырки в чистоте, и никого туда не пускает. Я хоть и не жадный, но не горю желанием подцепить какую-нибудь заразу, после которой Карлоса-младшего придётся ампутировать. Лучше уж сразу пустить себе пулю в голову, чем жить дальше, лишившись столь дорогого дружка.
— Всё, вали отсюда, — ворчу я, после того как лошадка привязывает бандану к руке.
Только Диана выходит, и закрывает за собой дверь, подбираю рацию, и отвечаю на вызов. Один из часовых сообщает, что вернулась отправленная в рейд группа, и доставила новую партию рабов. Заинтригованный этим известием, заряжаю обрез, и иду знакомиться с новым пополнением.
Выйдя во двор, встречаю своих горилл, и придирчиво осматриваю новых рабов. Три невзрачных мужика, две бабищи, страшные как ядерная война, и один пацан со связанными за спиной руками. Так себе улов. Я бы даже сказал паршивый. Начинаю интересоваться из какой помойки мои обезьяны достали всё это барахло, и случайно замечаю у одного из ребят ножны за спиной. Подхожу ближе, и извлекаю из ножен меч. Придирчиво осматриваю оружие, и про себя отмечаю, что вещица стоящая. Удобная ручка, острый как новая бритва клинок, начищенное чуть ли не до зеркального блеска лезвие. Смотрится эффектно, особенно на фоне всего прочего хлама.
— Чья это зубочистка? — интересуюсь я, не сводя глаз с клинка.
— Его, — отвечает кто-то, чьего имени я не помню, и указывает на пацана сбоку.
Вернув клинок в ножны, вешаю их за спину и подхожу к пареньку. Хозяин меча смотрит на меня с вызовом, что в данной ситуации не слишком разумно. Нельзя так смотреть на того, от кого зависит твоя дальнейшая жизнь и её продолжительность.
— Малыш, зачем тебе такая классная штука? Ты ей яйца бреешь? — интересуюсь я.
Парочка моих шестёрок начинает хохотать. Их примеру следуют и остальные. А вот пленникам явно не до смеха. Они нерешительно переглядываются, явно не понимая как им следует вести себя в данной ситуации. И лишь молокосос со связанными руками продолжает дерзко на меня пялиться.
— Нет, ну серьёзно, зачем тебе этот меч? Даже если дать тебе в каждую руку по базуке, круче от этого ты выглядеть не станешь. Хотя нет, какие нахрен базуки? Я бы тебе и швабру не доверил. По тебе же видно, что тяжелее члена ты в руках ничего не держал. Да и во рту скорее всего тоже, — продолжаю глумиться над пацаном.
И вновь одобрительный задорный смех не заставляет себя долго ждать.
— По себе судишь, тварь жирная? — вдруг спрашивает пацан сквозь зубы.
Смех тут же стихает, и во дворе становится тихо как на кладбище. Признаться честно, я и сам немного охренел.
— Что ты сейчас сказал? — интересуюсь я тихим вкрадчивым голосом.
— У тебя проблемы со слухом? Или с мозгами? А может и с тем и с другим? — подливает пацан масла в огонь.
Стоящий за спиной наглеца парень предусмотрительно отходит в сторону. Я же с дружелюбной улыбкой похлопываю молокососа по плечу, затем бью коленом в живот. Парнишка сгибается в три погибели, и получив локтем по башке, падает к моим ногам. Начинаю с остервенением пинать его по корпусу, и разок попадаю по физиономии. Молокосос дёргается от ударов, но держится стойко, не просит остановиться, и вообще не издаёт ни звука. Удара после девятого немного устаю, прекращаю избиение, и отхожу в сторону. Пацан начинает хрипеть, и тихо кашлять.
— Чего встали? Отведи этот мусор по камерам! — приказываю я своим дуболомам.
— А ты крутой, — неожиданно подаёт голос избитый молокосос.
Я неторопливо оборачиваюсь, и бросаю на наглеца вопросительный взгляд.
— Поколотил того, кто меньше тебя, и у кого связаны руки. Долго смелости набирался? — презрительно процедил он, и плюнул мне под ноги.
И вновь я охренел. Твою мать, молокосос, что с тобой не так? Ты себя бессмертным возомнил? Я докажу, что это не так. Но не сразу, а постепенно. Пусть сначала на собственной шкуре прочувствует всю прелесть своего нового положения. Как следует выдрессировать можно любого, и этот молокосос — не исключение. Правда дрессировать ту же самую Диану намного интереснее, и главное, приятнее. Вспомнив про мою лошадку, решаю немного пообщаться с кем-то из её подружек. Только не с рыжей. Та после вчерашнего совсем тронулась, и ни на что не реагирует. Ничего страшного, бывает. Со временем пройдёт. Поболтаю с кем-нибудь другим и узнаю с чего вдруг Ди так заинтересовалась «Эгидой».
ЙЕН
После неприятного общения с Карлосом меня заперли в камере и ушли. Пошмыгав носом, и уловив неприятный запах, внезапно понял, что исходит он от моей койки. Подошёл поближе, и заметил, что над драным покрывалом, выполняющим функции одеяла, вовсю кружатся мухи. Я понимал к чему это, но всё же решил удостовериться. Откинул покрывало в сторону, и тут же об этом пожалел. В нос ударил такой мерзкий запах, что меня чуть не стошнило. Мой предшественник успел обделаться, и судя по всему, не раз, а менять бельё видимо никто не посчитал нужным. В итоге скидываю воняющее мочой тряпьё на пол, и оттаскиваю в угол. Разок взглянув на выпирающие ржавые пружины, решаю держаться подальше от кровати. Взяв подушку, отхожу к стенке и ложусь на пол.
Несмотря на усталость и полную опустошённость, сон приходит практически сразу. И вновь я вижу родной город, ворчащего отца, и даже девчонку, с которой у меня был первый секс. Первый для меня, но не для неё. Уж больно развязно она себя вела, и всячески пыталась мне угодить. Когда всё закончилось, заверила, что всё было супер и ушла. Через день всё повторилось снова. А потом ещё раз, и ещё. А затем она подхватила какую-то непонятную заразу, и умерла спустя пару часов. В тот злополучный день по той же причине простилось с жизнью ещё десятка три горожан. Вместо достойных похорон все они получили лишь общий погребальный костёр. Это было несправедливо по отношению к родным умерших, но по крайней мере после «похорон» больше никто не заболел, и жизнь в скором времени вернулась в привычное русло.
Услышав грохот, резко открываю глаза, и вскакиваю. Сонно смотрю по сторонам, и замечаю какого-то толстяка с дубинкой. Проходя мимо моей камеры, толстяк пару раз врезал ей по прутьям. Прежде чем я успеваю уточнить что ему от меня нужно, толстяк уходит, оставив перед дверью грязную одноразовую тарелку, на которой лежит дохлая крыса. Понимаю, что это мой завтрак. Ковыляю к двери, просовываю руку между прутьями, и беру крысу за хвост. Грызун внезапно оживает, и чуть не кусает меня за большой палец. От неожиданности выпускаю крысу из рук, и та, упав на пол, сразу же убегает. С грустной улыбкой провожаю грызуна взглядом, возвращаюсь обратно, сажусь у стены и просто наблюдаю. После ухода толстяка, забравшего все тарелки, приходят вооружённые головорезы, и начинают выборочно выводить пленников из их камер. Я в число этих счастливчиков по каким-то причинам не попадаю.
После того как их уводят, долгое время ничего не происходит. Вынужденное затворничество внушает определённый оптимизм, но насладиться им не позволяет урчание в животе. Проходит час, за ним ещё один, и я ловлю себя на мысли,…