Это произошло ровно через неделю моей производственной практики в магазине. Еще в обед Люся подошла ко мне, когда рядом никого не было, и впрямую сказала:
— Останешься вечером со мной — выпишу премию.
Деньги были нужны, и я, не долго думая, кивнул. Люся поощряюще улыбнулась мне:
— Молодец, практикант, не пожалеешь. Приходи ко мне в кабинет сразу после закрытия. — И добавила, — Как отработаешь, такая и будет премия, смекаешь?
Я смекал. Хотелось, чтобы премия была побольше. Да и к тому же нельзя было сказать, чтобы директриса магазина Люсьена Федоровна, которую все звали просто Люся, несмотря на свои пятьдесят с хвостиком, производила совсем уж отталкивающее впечатление. За собой следила она отменно, всегда благоухая хорошим дорогим парфюмом. В погрузневшей, конечно, к таким годам фигуре, легко угадывалась еще былая стройность и легкость, а упругостью необъятного бюста, которым она то и дело прижималась ко мне, Люся легко могла дать сто очков форы иным тридцатилетнем, у которых после первых родов и кормления сиськи становятся плоскими и уныло висящими вниз, как уши у кокер-спаниеля. Конечно, бело-желтые, сто раз обесцвеченные, и оттого какие-то неестественные волосы и обилие по тогдашней торгашеской моде золотых зубов во рту поубавляли ей остатков былого очарования, но в целом как объект приложения амурных усилий Люся была еще очень себе ничего. Сейчас-то я знаю, что на жизненном пути попадаются варианты куда хуже! А мне, тогда двадцатилетнему, по большому счету было наплевать, куда, лишь бы засунуть. К тому времени я не трахался уже, наверное, недели три, сны снились кошмарные, по утрам трусы были мокрые и липкие от поллюционной спермы, а днем на работе, среди продавщиц, бухгалтерш и прочего магазинного бабья только и хотелось, что отдрочить.
Тем более, что бабы эти на самом деле практически все были бы при случае совершенно не прочь. Самое что ни на есть откровенное и грязное блядство процветало в магазинных подсобках и раздевалках, причем не только тет-а-тет, но в форме групповух. Последнее объяснялось тем, что лицами мужского пола до моего прибытия на практику в магазин, были исключительно грузчики. Их было пятеро, но все они, кроме одного, давно уже предпочитали плотским утехам банальную пьянку, а на ежедневную бутылку водки променяли бы кого угодно, хоть саму Бриджитт Бардо. И только один из них, не старый еще татарин по имени Хамиз, был еще вполне боеспособен. Настолько, что, как поговаривали, обслуживал в разных комбинациях чуть не весь магазинный женский пол. Традиция, вроде, была заведена такая. В день получки обычно продавщицы — человек пять-шесть, после работы накрывали в подсобке стол, звали Хамиза, поили его, кормили, после чего он обрабатывал каждую по очереди на большом черном диване, якобы специально для этого купленного коллективом продавщиц вскладчину. И вроде еще после этого бабы скидывались Хамизу за это дело по червонцу. Так ли все было на самом деле, за время недолгой своей практики в магазине я так и не узнал, но могу сказать точно, что диван в подсобке стоял, и продавлен был как-то странно в одном месте, где по логике в случае совокупления в традиционной позе должны находится мужские колени и бабская, соответственно, задница. И кладовщицу Нюру как-то раз чуть не при мне Хамиз завалил в обед прямо у нее на складе. Я просто проходил по темному заднему коридору мимо, и заглянул в неплотно прикрытую дверь, привлеченный тихим, но явственным и яростным шепотом Нюры: «Ну, Хамизка, еб твою мать, если опять спустишь в меня, убью на хуй!» Я осторожно заглянул, и увидел, что Хамизка, не снимая фирменной грузчицкой телогрейки, уже вовсю пилит Нюру прямо на мешках с сахаром, на фоне которых его голая задница и раскинутые в стороны толстые ляжки Нюры особенно белели в складском полумраке. Я не стал дожидаться, спустит грузчик в кладовщицу или нет, и потихоньку ретировался, ощущая после этой сцены мощное давление в штанах и думая, что без отвращения оказался сейчас на месте Хамиза. Что и говорить, похоже, по части женского пола Хамиз был охотником знатным. Сплетничали даже, что он отдельно время от времени пользует в их отдельных кабинетах и главбуха Клавдию Семеновну, и даже саму Люсьену Федоровну. Но говорилось это шепотом, продавщицы знали, что за такие разговорчики недолго и из магазина вылететь. Не знаю опять же, — так это или не так. Особенно сомнительно это выглядело по отношению к Клавдии Семеновне, которой скоро было уже на пенсию, да и не выглядела она похотливой Мессалиной, чего нельзя было сказать про Люсьену Федоровну. На лице у Люси печать целомудрия явно отсутствовала напрочь, и на самом деле я совершенно не удивился, что, присмотревшись ко мне, она излила на меня свое хотение.
Магазин закрывался в восемь. В восемь ноль пять я осторожно постучал в дверь кабинета с грозной табличкой «Директор».
— Да заходи, чего трешься, — раздался из-за двери незнакомо-воркующий голос Люси. Я толкнул дверь.
— Хочешь по-французски? — проворковала мне на ухо Люся.
— Это в смысле минет, что ли, — начал немного подыгрывать ей, изображая пай-мальчика, я.
— Это в смысле хуй в рот, — пьяненько расхохоталась Люся.
Щеки у меня загорелись, и не только от выпитого. Еще никто из моих немногочисленных сексуальных партнерш не называл вот так вещи своими именами. А Люсе явно нравилось эпатировать меня, она, забавляясь, засюсюкала со мной, как с ребенком:
— Ой, какие мы стеснительные, как мы покраснели! Как мы любим таких застенчивых мальчиков! Сейчас мы у этих мальчиков возьмем хуй в ротик!
С этими словами она опустилась передо мной на колени, сильно раздвинула мне ноги, поместив между ними свой огромный бюст, и ловко, невзирая на маникюр, расстегнула мне ремень и ширинку брюк. Мой полувставший член вывалился наружу. Люся взяла его двумя пальцами с длинными красными ногтями под основание головки, чмокнула накрашенными губами прямо в раздвоенный кончик и, сказав: «Можешь спустить, я сплюну», вдруг заглотила его чуть не целиком. Минетчица, конечно, она была никакая. Вероятно, полагая себя и так безумно продвинутой в новомодных сексуальных штучках-дрючках, она просто держала его во рту. Правда, держала глубоко, так, что я явно упирался концом ей куда-то далеко, возможно как раз таки в гланды, но она же ничего при этом не делала! Легко сказать — спусти! Хорошо, что наши стремления в этом вопросе совпадали. Пришлось немного помочь себе рукой, натягивая и отпуская кожу на члене. Люся, видимо, что-то поняв, тоже начала подергиваться головой взад-вперед, а много мне было и не надо. Через полминуты я начал кончать. После долгого воздержания спермы, видимо, было огромное количество; Люся начала было набирать ее в рот, но почувствовала, что не справится с таким напором и хотела уйти, но тут я в порыве страсти схватил ее за волосы и притянул к себе, сильными толчками буквально запихивая свой извергающийся член обратно ей в рот. Глаза Люси расширились, ее рот давно был полон, а сперма все лилась и лилась, и она должна была куда-то деться. Я крепко держал Люсю за волосы, и она попыталась одним залпом, как большую стопку водки, проглотить всю сперму, но не смогла. Она подавилась, закашлялась, сперма брызнула у нее с краев губ и, смешавшись с помадой, розовыми струйками потекла по подбородку. Люся промычала что-то невнятное, сильно уперлась руками мне в колени, а я все не отпускал ее волосы, находясь еще по ту сторону, и тогда сперма хлынула у нее из носа. На ее лбу налились вены, похоже, ей нечем было дышать — она банально захлебывалась. Тут я пришел в себя и отпустил ее.Кашляющая, плюющаяся Люся вскочила на ноги, хватая воздух широко раскрытым ртом, потом согнулась пополам, и ее длинно вырвало прямо на ковер спермой пополам с шампанским, а я еще несколько секунд доканчивал себе на руки.
Потом Люся долго кашляла, чихала и сморкалась, благо умывальник был прямо в кабинете. Я все так же сидел со спущенными штанами на диване, ожидая своей очереди у умывальника, и тихо исходил внутренним смехом. Ситуация была анекдотическая. Сейчас, конечно, Люся попрет меня с нашего фак-сейшна, а завтра, того и гляди, и с практики отправит с волчьим билетом. А в отзыве напишет, так, мол, и так, не справился студент такой-то с производственным заданием. Тут я по неосторожности прыснул в голос. Люся как раз закончила вечернее умывание и с вафельным полотенцем в руках, украшенном черно-красными разводами помады и туши, обернулась ко мне:
— Чего ржешь, кобель молодой? Представляешь, как завтра всем расскажешь, как директрису в рот выебал, а та спущенкой захлебнулась?
Голос ее звучал низко и хрипло, но слова эти она произнесла не зло или грубо, а скорее иронично и просто с легкой укоризной.
— Да нет, что вы, Люсьена Федоровна! — искренне завозражал я. — Я никому ни слова, клянусь! Да и не в правилах у меня трепаться о своих:.
Я замялся, подбирая слово.
— Блядях, — с усмешкой подсказала мне Люся. — Ну и видок у тебя, практикант!
Да уж, выглядел я в эту минуту отменно дурацки. Со спущенными штанами, с раскрасневшимся членом, устало свесившем голову на бок, с растопыренными пальцами в подсыхающей уже сперме. Люся необидно рассмеялась. Удивительно, но, смыв с губ помаду и слишком уж черный макияж с глаз, она выглядела гораздо более естественно и даже привлекательно. Да и смеркалось уже, а темнота, как известно, идет женской красоте на пользу.
— Иди, мойся, Отелло! — сказала она мне. — Или ты думаешь, что ты уже все, отработал?
Я кое-как в спущенных штанах, как тувинский бегун в мешках, доковылял до умывальника. «Почему Отелло?» — думал, моя руки и не только руки, я. Хотя, как ни странно, видимо, перепутав мавра к примеру, с Дон Жуаном, слабо разбирающаяся в классической драматургии торгашка, попала в точку. Отелло ведь задушил Дездемону? Задушил. А я десять минут назад что чуть не сделал с Люсей? Получалось презабавно, и я опять прыснул. Я понял по тому, как сначала тяжело стукнула о стол бутылка, а потом звонко — бокал, что Люся налила себе шампанского. Я закончил плескаться, и обернулся. Люся уже допила свой бокал и протягивала мне мой.
— Да сними ты штаны, они тебе без надобности! — опять, захмелев, расхохоталась она. — Пей вот давай, теперь твоя очередь.
Я просто вышел из штанов, перешагивая ногами в носках по ковру. Люся подошла ко мне, обняла за шею, жарко прижимаясь мягкой грудью в распахнутом вороте халата, и поцеловала в губы. Целовалась она, естественно, тоже так себе, но лучше, чем делала минет. Ее губы пахли шампанским. Но только я начал увлекаться, как внезапно она резко разорвала поцелуй и страстно зашептала мне на ухо: