Катька была права. Нужно было что-то придумать.
— Макс, между прочим, я уже хочу писать.
— Да я и сам не прочь бы.
— И куда?
Я тщательно обследовал плинтусы, пытаясь найти такую щелочку, чтобы в нее можно было направить струйку. Но лифт был сделан идеально. Даже под дверь нельзя было пописать — и мне,и тем более ей. Когда-то я слышал о каком-то мужике в Штатах, который застрял в лифте в пятницу вечером, а освободили его в понедельник. На вопрос, что было самым трудным, он ответил, что самым угнетающим делом было отправление естественных надобностей. Наверное, в момент освобождения ему было очень неловко за вид места его заточения — все загажено, обмочено, все воняет, от него самого разит. Что будет, если и мы с Катькой так? Ужас! Действительно, можно умереть. Похоже, оставалось одно. Надо только ее уговорить.
— Катюша, послушай. Мы, конечно, можем писать прямо на пол, где-нибудь в углу. Но рано или поздно мы замочим весь пол. Во-первых, через некоторое время это все будет вонять и мы с тобой от этой вони никуда не сможем деться. Во-вторых, скоро мы устанем и захотим присесть на пол. И когда мы отсюда в конце концов выйдем, от нас будет разить как от общественного сортира.
Катя вздрогнула…
— Макс, ты скажи, что делать. Представляешь, когда нас откроют, а тут… Я потом сюда не смогу вернуться! Ну говори! Ты что-то придумал?
— Да, кажется.
— Ну говори, не тяни, а то я уписаюсь!
— Остается одно. — Катины милые глазки блеснули надеждой. — Остается одно. Мы будем пить друг у друга.
— Что пить? — растерянно пробормотала Катя.
— Что, что. То самое.
— Но она же… Оно же противное!
— Ты знаешь, — соврал я, — я как-то уже пробовал. Оно — никакое. Нужно только решиться, а дальше будет легко. Люди даже лечатся уриной, есть такая уринотерапия. Да к тому же у нас нет выбора… ее можно или выпить, или вылить на пол.
Соврал я совсем немножко. Я хотя и не пробовал, но действительно читал, что когда люди начинают лечиться уриной, то есть, мочой, они всегда удивляются, что эта жидкость, вызывающая у всех такую брезгливость, оказывается совершенно нейтральной на вкус. И даже запах ее оказывается не таким уж резким и неприятным.
— И как ты себе это представляешь?
— Как… Очень просто. Сначала ты мне пописаешь в рот, потом — я тебе.
Катя явно сомневалась. С одной стороны такое вроде как грязное занятие, а с другой стороны подпирает мочевой пузырь.
— Макс, ты потом никому не расскажешь?
— Можешь рассчитывать на сто процентов.
— Ладно. Только сначала я тебе. А то скоро лопну.
— Хорошо. Только тебе придется снять трусики.
— Ты не возражаешь, если я сниму платье? Не хочу быть помятой, когда нас выпустят.
— Нет проблем!