Витька не знал, что он надеялся увидеть на Лининой даче.
Разум подсказывал ему, что враг его обретается на квартире и на заводе, и на дачу в это время года ехать бессмысленно, — но Витька не знал, где его квартира, и ехал на дачу. С тех пор, как он узнал в темном облаке профиль Лининого отца, нужно было действовать. Как – он не знал, но с чего-то нужно было начинать, и Витька начал с самого простого варианта – с поездки на место происшествия. Он надеялся только на Лину, — что та поможет ему, даст подсказку, а у него хватит сообразительности узнать и прочесть ее.
Дача выглядела пустой, но щеколда калитки отпиралась так же элементарно, как и четыре года назад, и Витька вошел во двор, приглушив зябкий холодок в груди.
В этот ранний час здесь, похоже, не было ни души, и вскоре Витька перестал дергаться от каждого шороха и стал внимательно осматриваться по сторонам. Ему вспомнились детективы, читанные им в огромных количествах. «Ну-с… На что бы обратил внимание мосье Пуаро? Лина, помогай!»
И как только он это подумал – его взгляд зацепил бурое пятно на траве. Оно могло быть чем угодно – хоть бензином, хоть помоями – но Витька подошел к нему и внимательно изучил его. Рядом он заметил еще одно пятно, — и еще, и еще, и еще… Пятна тянулись к полянке, которую, как он помнил, в их полнолуние освещал лунный луч. Похолодев от предчувствия верного следа – хоть и не представляя себе даже приблизительно, в чем дело – Витька направился к полянке.
Его обдало вонью. Завернув за угол сарая, он тут же увидел ее источник — обезглавленную собаку.
Это могло означать что угодно. Но в Витькиной памяти сразу всплыл голос Лины, лежащей под ним на чердаке:
— В тот день… Когда дед Савельич хотел зарубить собаку… Тогда было полнолуние… Как сейчас…
…Побродив еще некоторое время вокруг дачи и не найдя более ничего примечательного, Витька вышел и направился к станции.
Несмотря на нелепость его находки, он был уверен, что в его руках был след.
***
С этого дня Витькина жизнь стала странной и причудливой, как в самых замысловатых детективах.
Витька не знал ровным счетом ничего, ему нужно было накопить информацию — или хотя бы понять, с кем или с чем он имеет дело. И ему снова везло: с помощью неуловимых подсказок Лины он медленно, но верно двигался к цели.
Он действовал сразу в нескольких направлениях.
По утрам он бродил с приклеенной бородой по дачным улицам, выдавал себя за столичного журналиста и заговаривал с бабульками, расспрашивая про давешнее исчезновение Лины. Стоило подогреть диалог двумя-тремя упоминаниями о полтергейсте и НЛО, как у бабулек развязывался язык. За неделю Витька накопил обильный фольклорный материал. Большей частью это был, конечно, старушечий бред, — но из рассказа в рассказ повторялся мотив тайных жертвоприношений и слухи о том, что поселке обосновалось племя вурдалаков. Витька не собирался им верить, но знал, что повторность неслучайна.
Вечерами Витька сидел в научной библиотеке и рылся в трудах по фольклористике. Его интересовал N-ский район Y-ской АССР: ему удалось выяснить, что в этом месте жили одновременно и Савельич, и Линин отец. Очень скоро Витька почти нашел то, что искал…
Параллельно он занимался организацией фольклорной экспедиции в N-ский район. Фольклористика была обязательным предметом на его курсе, вопрос заключался только в маршруте экспедиции.
Далее действовать в одиночку было нельзя, и ему пришлось привлечь в дело своих друзей: сокурсника Гагика и мента Мишаню.
Конечно, он не рассказал им того, чему они все равно не поверили бы, — но они и так смотрели на него, как на помешанного. Гагик, откровенный, как и все армяне, жалостливо говорил ему:
— Витюнь, ты же всегда был против наркоты!
— …И что, ты думаешь, он прячет ее там? — допытывался Мишаня, когда Витька закончил свой рассказ. Он устранил оттуда, как мог, мистический аспект, но рассказ и без того получился немыслимым, и Гагик с Мишаней обещали помощь только из любви к Витьке. Гагик должен был внедриться на завод, где работал Линин отец, и как следует разузнать, что там и как, а Мишане предстояло выяснить, как ведет себя зэк Савельич.
Но как только они оказались на объектах — их скепсис испарился, как дым:
— Ты был прав, Витюня, хрен тебя дери, — хрипел Гагик в трубку междугородки. — Тут на заводе черт знает что творится. Впрочем, это не телефонный разговор…
— Савельич тут фигура особая, — читал Витька донесение Мишани. — Вроде и статья у него такая, что не в паханах ему ходить, а в опущенных, — но боятся его тут, как черта, а почему — объяснить не могут. Или не хотят. Остальное при встрече…
Вернувшись с почты, Витька открыл дверь своей комнаты, собираясь паковать вещи для поездки в Y-ский район. Открыл — и застыл…
— Добрый вечер, молодой человек, — услышал он язвительный голос.
Линин отец сидел в кресле, развалившись по-хозяйски, и, прищурившись, глядел на Витьку.
— Как… как вы вошли?
— Я думал, ты уже достаточно изучил мое досье и знаешь, что такие мелочи, как запертый замок, не смущают меня.
— Ну, не так уж много я изучил…
— Не прибедняйся. Впрочем, я даже не слишком сильно накажу твоего шпиона на заводе. Перелом позвоночника, даже и не смертельный…
— Нет!..
— Почему же «нет», если «да»? Сам виноват. Слушай сюда, Шерлок Холмс. Ты прав: даже и на полхуя ты не представляешь себе, с кем связался. И Лина не представляла, кто она есть. Впрочем, там, где она сейчас, ей лучше, чем с тобой, кобель ты малолетний, долбоеб сопливый!
— Вот какие слова вы знаете, товарищ парторг…
— Скажи спасибо, что пока только слова. Правда, она все время путает мне карты. Вредная, глупая писюха. Она думает, что умнее меня, думает одолеть меня…
— Вероятно, у нее есть на то основания.
— Заткнись, когда не спрашивают. Говорю с тобой по-хорошему, Ромео, любовник ебаный, козел тримандоблядский, блядь. Ты оставишь свои затеи. Я бы размазал тебя, как суку, но она огорчится. Все-таки она моя дочь. Поэтому пока — по-хорошему. Вещи собирать тебе нет нужды: ни в какую фольклорную экспедицию ты не поедешь. Ни с каким Савельичем не свяжешься. Забудешь о Лине раз и навсегда…
Витька слушал его — и думал о том, что перед ним самый страшный колдун во всем Союзе, а может быть, и во всем мире, — а он, Витька, почти не боится его. Он отлично понимал: если гора приперлась к Магомету — значит, гора здорово трусит…
— …Сейчас ты уснешь. Не вечным сном, не бойся пока, обыкновенным. А когда проснешься — забудешь все, что есть в твоей голове лишнего и вредного для меня. Забудешь все, кроме меня — и того, что я твой властелин, а ты мой раб. На колени, раб!
Неведомая сила толкнула Витьку под ноги, и тот упал на колени, корчась и пытаясь подняться.
— Вот так-то лучше. Лижи мне туфли!
Витька подполз к нему и стал вылизывать его туфли, перепачкавшись ваксой.
— Еще лучше. А теперь спи, мой верный раб. Сладких тебе снов!
Витькино тело, скованное судорогой, вдруг обмякло, голова отяжелела, и сквозь окутавший его туман Витька слышал язвительный хохот, удаляющийся в никуда.
Засыпая на полу, Витька успел подумать: «И даже почти никакого колдовства. Обыкновенный гипноз…»
…Открыв глаза, он не столько увидел, сколько ощутил перламутровое мерцание, осветившее комнату.
— Здравствуй, Витя, — услышал он знакомый голос. И похолодел…
— Лина?..
***
Голос был тот же, но и немного другой. В нем появилась скрытая сила и гулкость, будто они находились в пещере или в храме.