— О, нет, моя любовь, мама занята чем-то получше. Она выскользнула отсюда к Чарли, в его комнату, чтобы совершить там то, что я собираюсь сделать с тобою.
Она была очень встревожена, чтобы поверить, и я был вынужден привести её к твоей двери. Заглянув первым, увидел, что вы там всё ещё занимаетесь этим делом. Ноги и руки мамы вокруг тебя позволили видеть, как твоя большая пребольшая вещь с огромной энергией врывается внутрь и двигается обратно.
— Загляни, — шепчу я кузине.
И в то время как она наклонившись, стала делать это, я сел на пол и гамаюшировал её. Она потекла почти немедленно и быластоль возбуждена, что это здорово заполнило его рот. Я поднялся на ноги, поднёс свой укол к её влагалищу и даже сделал проход, во всяком случае для ореха, но был сам столь возбуждён всем тем, что делал и что перед этим видел, что выстрелил в муке восхищения, да ещё и с криком, хоть и подавленным. А это могли бы услышать вы, если бы не были так усердно заняты. Эллен была столь возбуждена и настолько поглощена новой сценой, представшей перед её глазами, что позволила мне делать всё что угодно, но мой крик встревожил её, тем более, что при своём последнем толчке вперёд я заставил её стукнуться головой о дверь, причём с некоторым неприятным звуком. Она выпрямилась и тут же освободилась от того небольшого захвата, который был приобретён мною у неё во влагалище. Обернувшись, ужасно возбуждённая, она кинулась обнимать меня и прошептала:
— Нам надо бы пойти куда-то в другое место.
Я обнял Эллен вокруг талии, и мы быстро возвратились в мамину кровать. Свет позволил мне найти полотенце.
— Это должно оберечь от любой мокроты, которая может выдать наши действия, — объяснил я ей.
Она была слишком возбуждена и переполнена желанием, чтобы даже помыслить о малейшем сопротивление или даже притворном отказе.
— Сбрось свою ночнушку, ты же видела, что и Чарли и мама совсем голые.
Она сразу подчиняется, будучи теперь столь же стремящейся к драке, как и я сам. Я также сбрасываю свою ночную рубашку. Через мгновение наши голые тела заключены в объятия.
Мой петух несгибаем, словно железо. Она непристойно схватила его, в то время как мои руки потянулись к её влагалищу. Я помог ей взобраться на кровать, она сразу легла на спину, и разбросала в стороны ноги, поскольку видела, что делала мама. Я остановился на непродолжительное время и подарил её влагалищу, медленно сочащемуся собственной и моей спермой, теплый поцелуй, а затем лизанул раз или два по её подающему надежды клитору, чем распалил её с ещё большим избытком, хотя его уже было у неё в достатке.
— О, приди же в мои объятия, мой дорогой Гарри, и давай сделаем то, что так восхищенно делали они! Ты заметил, с каким экстазом твоя мама наслаждалась Чарльзом? А какой у него большой петух? Намного больший, чем твой! И вполне естественно предположить, что уж если такая громадина приводит мою тётю в столь большое восхищение, твоя крошка не сможет причинить мне боль. Вот почему мне так сильно хочется..
— Так я что, против? — произношу я, бросаясь меж её широко раскинутых бёдер, и с готовностью поднося наконечник своего укола к страстно жаждущим губам её маленького девственного влагалища.
Потёр им вверх и вниз между вздувшимися и открывшимися сами собой губами, частично чтобы увлажнить его, а частично чтобы ещё больше усилить её вожделение. И затем мягко надавил им вперёд и, тут же вставив туда головку и поводив ею туда и сюда, заставляю её попросить меня:
— Ну что же ты? Дальше! Дальше!
Я так и поступаю, но не торопясь, медленно, пока не наткнулся на препятствие. Я знал, что должен прорваться через него и что это причинит ей боль, так что продолжал вынимать и снова всовывать, не идя далеко, пока она не становится такой ненасытно бесстыдной, что забрасывает ноги вокруг моей поясницы и вздымает свою задницу вверх навстречу моим толчкам. Поймав счастливый момент, я одним решительным и резким тычком прорываюсь сквозь все барьеры и утапливаю свой дротик в ней по самую рукоятку. Атака и её результат были настолько неожиданны для Эллен, что, когда она почувствовала мучительный толчок, то закричала от боли и незамедлительно предприняла усилия сбросить меня. Но как бы она ни отбивалась, я уже слишком прочно укоренился, чтобы продлить усилия по полному разрыву её девственности, которую уже частично взломал своим первым толчком.
В течение некоторого времени я довольно спокойно лежу, и когда её непосредственные страдания смягчались, то начал тихое движение туда и сюда, которое, не очень-то возбуждая её, давало, думаю, приятное ощущение. Тогда я продолжил быстрее и ещё быстрее, пока не наступает перелом и я не выстреливаю в неё поток кипящей спермы, которая, словно бальзам, подействовала успокаивающе и смягчила её жгучую боль; так что, когда я оправился от восхитительных экстазов моего первого достижения и мой укол постепенно наполнялся прежней своей энергией, я, благодаря несколько увеличенному давлению на него, нахожу, что её страсти снова пробуждаются. Три раза ещё я отъебал её, прежде чем вышел. И в последний из них, кажется, дал её больше удовольствия. Но она всё равно жаловалась на жгучую боль, как только я снова и снова продирался сквозь уже разрушенную девственную плеву.
— Будто ножом пыряешь! – жаловалась она.
Я посоветовал ей:
— Поднимись и помой себя. Это облегчит тебя и смоет следы крови с бёдер.
Полотенце было удачной рекомендацией с твоей стороны, Чарли. Да фактически, во всех своих движениях я следовал мудрым советам, которые ты мне давал, исходя из своего опыта в овладении девственностью мисс Винсент и обеих своих сестёр. Иначе бы я вероятней всего испортил дело.
Хотя мой собственный опыт с твоей великолепной тётей естественно вроде бы заставляет считать меня знатоком искусства ебли, мне с некоторым трудом удалось убедить Эллен позволить мне вставить ей снова, поскольку она заявляла, что она вытерпела настоящую муку, когда я прорывался через её девственность. Однако, я хорошенько её прогамаюшил, разбудил в ней страсти, добротно увлажнил ствол, и был очень нежен при входе и в своих первых движениях. И кончил, не успев принудить её к этому же.
Но хорошо смазанные жиром ножны, теперь позволяли более лёгкие движения, и она во второй раз уступила своей природе уже с заметным удовольствием. Правда, ею всё ещё владели страх и сдержанность. Страх, как бы не вернулась мама. Так что я посчитал разумным уйти, будучи совершенно уверенным, что теперь дорога к её похотливой натуре открыта и не будет длинна в приспособлении её к радостям самого что ни на есть приятного времяпровождения. Между прочим, она не могла сдержать изумления:
— Как твоя мама могла принять громадину Чарльза? Почему? Ведь она столь же толста, как и моё запястье и намного длиннее моей руки! И всё же, кажется, проскользнула в твою маму!..Да ещё воспринята ею с непринужденностью и удовольствием, в то время как твоя, дорогой Гарри, хотя и не толще двух пальцев и едва ли намного длиннее их, причинила мне такую боль.
Я уверил её, что это было только сегодня: