РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания.
Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.
Т. 2 – гл. 1 — мистер Джеймс Мак-Каллам.
Дома мало что изменилось даже на следующий день после свадьбы. Мэри жалуется на серьезную головную боль, которая, фактически, является предостерегающим признаком её месячных. Они и дают о себе знать очень сильно вечером. Я договорился со своими сёстрами, что прокрадусь к ним в комнату, когда все будут спать, ибо теперь, когда мы лишились своей гувернантки, они предоставлены сами себе. Я иду, конечно, но нахожу только Илайзу способной разделить со мною чувственные удовольствия. Я заставляю её пойти со мной в кровать мисс Ивлин, и ебя её, всё время думаю о ней; вспоминаю о полной вставке своего дрекола в заднепроходное отверстие в последнюю ночь перед свадьбой и задаюсь вопросом, обнаружит ли муж потерю ею девственности. Правда, мне кажется, что естественная женская хитрость легко обманет его, также как перед ним были обмануты миллионы других. Сравнив недомогание Мэри с выбранным мисс Ивлин днём бракосочетания в полнолуние, я невольно прихожу к догадке, уж не намеревалась она таким образом использовать появившуюся и у неё менструацию (у ни же она наступала одновременно) в целях его обмана.
В объятиях очаровательной Лиззи я провожу восхитительную ночь и выскальзываю из них как раз вовремя, чтобы только не быть замеченным рано встающими слугами.
Следующая неделя проходит без чего-нибудь примечательного, кроме того что Мэри становится способной присоединиться к нам с Лиззи в наших оргиях. Доктор рекомендует матери отправиться на несколько недель на побережье, и она решает, что мы все уедем на шесть недель до приглашения новой гувернантки.
Итак, мы оставляем наше удобное жилище ради прелестей довольно заброшенной деревни на берегу Западного Уэльса. Это было местечко с одной улицей и немногими разбросанными в беспорядке домами, но с красивым песчаным пляжем, обрамлённым обрывистыми скалами. Наше жилье небольшое: гостиная и спальня над лавочкой, а также две комнаты над ними. Я сплю в небольшом служебном помещении за гостиной, моя мать занимает переднюю из верхних, и обе мои сестры помещаются в комнате рядом, отделённой от неё столь тонкой перегородкой, что вынуждает нас ради получения эротических наслаждений, ставших теперь просто необходимыми для нас, искать место где-нибудь во вне.
Изучив окрестности, мы обнаруживаем в дальнем конце дюн несколько довольно укромных мест за скалами, которые скоро становятся сценами наших чувственных наслаждений. До деревни отсюда больше мили, и мы могли бы заметить с большого расстояния любого, кто бы направляется в нашу сторону; но все же, так как мы можем забыть, как быстро летит время, то находим благоразумным установить: пусть или та или другая из моих сестёр постоит на страже, чтобы дать нам предупреждение, если кто-либо станет приближаться. И так я справляюсь с ними по очереди: кладу навзничь, имею взаимное гамюширование, а затем ебу; после чего бывшая наблюдательница заменяет только что выебанную, и то же повторяется и с нею. Так дело у нас движется три дня, и мы поздравляем себя с обнаружением такого безопасного места для предания удовольствиям во всех наших склонностях.
Утро мы всегда проводим с мамой, которая занимается с нами уроками, но после послеполуденного приёма пищи, который мама считает также своим обедом, она удаляется на сиесту, а мы отправляемся на длительную прогулку и на кое-что получше. Я сказал уже, что мы полностью насладились первыми тремя дня без любого явного шанса открытия. На четвертом, пока Лиззи находился на часах на передовой, а Мэри и я после восхитительного гамаюша просто умирали во всех экстазах пролонгированной ебли вплоть до момента разрядки, я и спрашиваю её:
— Наверно это не столь уж восхитительное чувство, если он не погружается по самую рукоятку?
— Ну что вы, думаю, вовсе нет, — доносится до нас чей-то голос вблизи. — Особенно, если во влоге такой пробойник, как этот.
Вы можете легко понять как мы удивлены и поражены.
— О, нет, не пугайтесь! Я вовсе не хочу помешать вашему отдыху, — слышим мы тот же самый голос, мягкий и тихий.
Оглянувшись, видим, что он принадлежит рядом стоящему мужчине, довольно благородного вида, с очаровательно любезным выражением лица он взирают на нас, демонстрируя расстёгнутые бриджи и свою затычку в руке. Наше удивление столь велико, что мы забываем о том, в каком состоянии сами.
Mэри лежит, раскинув в стороны ноги и выставив наружу живот с открытым всем взглядам влогом; а я — со спущенными вниз бриджами и большим, едва ли уменьшившимся в толщине, но повисшим петухом. Незнакомец говорит снова:
— Я здесь вовсе не для того, чтобы помешать вашим забавам, а наоборот, чтобы во всех отношениях помочь вам. Я случайно наблюдал вас два дня тому назад. Я — здесь новичок, также как и вы. Я знаю, что вы будете брат и сёстры, и тем более восхищаюсь вами, что вы выше обычных предубеждений в этом отношении. Так что поймите меня: раз я знаю о вас всё, лучше всего было бы позволить мне стать участником в ваших забавах; тем самым вы не только заткнёте мне рот, но и все ваши удовольствия станут более интенсивными. Вот, например, эта старшая из ваших сестёр, которой предстоит заменять младшую на часах, разве не будет довольна, если и я поебусь с ней здесь?
А заметив внезапное движение со стороны Мэри, которая вдруг вспоминает, что вся её особь выставлена на показ, продолжает:
— Не тревожьтесь, моя дорогая, я ничего не сделаю без вашего полного согласия. Но я совершенно уверен, что ваш брат, которому надо каждую из вас брать по очереди, будет скорее рад, чем нет, увидеть вас в моих объятиях. Или я сильно ошибаюсь относительно его характера?
Я не могу удержаться от мысли, как точно это соответствует моим собственным размышлениям, ибо я только что калькулировал у себя в уме, насколько лучше было бы для нас сделать его нашим соучастником, а не неприятелем, отказав ему. Так что я сразу же заявляю:
— А что, может, это и на самом деле добавит кое-чего к нашим удовольствиям? Разве не здорово?
И спрашиваю Mэри:
— Позволим ему поступить по-своему?
— Нет, нет! – протестует она, натягивая юбку на колени.