РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания. Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.
Т.1 — гл.1. Новик.
Нас было трое — Мэри, Илайза и я. Мне около 15 лет, Мэри приблизительно на год моложе, а возраст Илайзы — между 12 и 13 годами. Мама рассматривала нас всех как детей и была слепа к тому факту, что я уже далеко не тот, кем был раньше. Хотя и не высок для своего возраста, да и без каких-либо внешних признаков мужественности, но уже не чужд был страстям, а отличительной особенностью моего полового признака, даже в покое выглядевшего достаточно великолепным, было то, что он очень здорово проявлял себя, возбуждаясь под женским влиянием.
Пока ещё у меня не было абсолютно никакого знания о предназначении различных половых органов. Мои сёстры и я спали в одной комнате. Они вместе в одной кровати, я один в другой. Когда никого не было, мы часто взаимно исследовали разницу в строении наших полов. И обнаружили, что взаимное касание руками даёт некую сумму приятных ощущений; а недавно моя более старшая сестра обнаружила, что натягивание и стискивание капюшона на моём «болване», как она назвала этот предмет, тут же заставляет его вскакивать и напрягаться, делая твёрдым словно деревянная палка. Моё внимание к её розоватой щелочке вызывает у неё острые ощущения, но при малейшей моей попытке вставить туда хотя бы палец, причиняет ей слишком большую боль. Но наши успехи в лёгких прикосновениях были настолько малы, что не малейшего подозрения о том, что могло бы произойти в результате, у нас не пробуждается.
У меня между тем замечается небольшой рост подобных мху завитков вокруг подножия моего петуха; а затем, к нашему удивлению, подобная тенденция начинает проявляться и у Мэри. Вот только у Илайзы пока ещё такая же лысина, как и на руках. Но холмики Венеры у обеих были уже довольно заметными и тучными. 3а и сам они были красиво сформированы.
Cсовершенно невинные и бесхитростные, не видя ничего зазорного в том, чтобы позволять друг другу смотреть на свои голые тела, мы, играя в саду, если кто-то хотел уменьшить давление на пузырь, то, пытаясь как можно быстрее помочиться, присаживались на корточки на виду у друг друга и обозначали воды. И вообще, несмотря на некоторые признаки возбуждённой страсти, я в состоянии спокойствия сходил, возможно, за мальчика 10 или 11 лет.
Мой отец оставил нас, но не без некоторых средств, и мама, желая жить поудобнее, предпочла не посылать меня в школу, а сама давала дома уроки мне и моим сёстрам; но её здоровье начало ослабевать, и она поместила в «Таймс» объявление для гувернантки. Из большого числа претенденток была отобрана молодая особа, по имени Ивлин. Приблизительно десять дней спустя она приезжает и становится одном из членов нашей семьи.
В первый вечер мы её почти не видим, но на следующее утро после завтрака мама препровождает её в комнату, которую считали нашей классной, и говорит:
— Теперь, мои дорогие, я отдаю вас под заботу мисс Ивлин; вы должны повиноваться ей во всё; она будет преподавать вам ваши уроки, поскольку я неспособна делать это дальше.
А затем, повернувшись к нашей новой гувернантке, продолжает:
— Боюсь, вы посчитаете их несколько испорченными и непослушными; но козлы для порки у нас имеются, а Сьюзен снабдит вас превосходными берёзовыми розгами всякий раз, когда потребуется. Если вы станете щадить их седалища, когда они заслуживают побоев, то серьёзно обидите меня.
Когда мама произносит это, я замечаю, что глаза мисс Ивлин явно расширяются от своего рода радости, и я с уверенностью могу предположить, что, уж если мама часто сурово хлестала нас, когда мы того заслуживали, то уж мисс Ивлин не преминет прибегнуть к намного более строгим наказаниям.
Сама она выглядит привлекательно, и в лице у неё и во всей фигуре заметна какая-то прелесть, для своих 22 лет она вполне уже и ясно сформирована, а одевается всегда с хорошо обдуманной опрятностью. Воистину, обольстительное существо, она производит мгновенное впечатление на мои чувства. Однако, своего рода строгость выражения и достоинство осанки настораживают, заставляют побаиваться и уважать её. Конечно, сначала всё идёт достаточно гладко, и видя, что мама относится ко мне точно также, как и к моим сёстрам, и мисс Ивлин, убеждаюсь я, принимает меня за ребёнка.
А потому находит, что должна спать в той же самой комнате вместе с моими сестрами и со мною. Мне показалось, что в первую ночь мисс Ивлин проявляет некоторую озабоченность этой договоренностью, но постепенно свыкается с этим, и, кажется, больше не думает об этом.
Когда наступает время сна, все мы целуем маму и удаляемся, Обычно это происходит рано. Мисс Ивлин следует за нами несколько часов спустя. Когда она входит, то тщательно закрывает дверь и затем осматривает меня, сплю ли я. Зачем, не знаю, но инстинкт мне подсказывает притвориться спящим. И делаю это довольно успешно, несмотря на режущий глаза свет от свечи. Тут она сразу начинает раздеваться. Когда она поворачивается ко мне спиной, я открываю глаза и жадно пожираю ее прелести, по мере того как они постепенно обнажаются передо мной. На один момент она оборачивается, но я снова будто сплю.
Я уже говорил, что мои страсти начали развиваться, но пока ещё я не понимал их силу или направленность. Мне хорошо запомнилась эта первая ночь, когда прекрасная зрелая женщина всего в паре ярдов от меня постепенно, частицу за частицей, удаляла с себя одежду. Когда всё кроме женской сорочки было удалено, она встаёт, чтобы поднять свои юбки, которым она перед этим позволила упасть к ногам, после чего задирает сорочку и выставляет моему взгляду великолепнейшую задницу — поражающую своей белизной и атласной гладкостью. Поскольку она при этом опять наклоняется, я могу в свете от свечи видеть, что ниже её расщелины она здорово покрыта тёмными волосами. Повернувшись кругом, чтобы повесить юбки на стул и взять длинную ночную рубашку, она роняет из рук дневную сорочку, позволив ей упасть на пол, и в то же время через голову надевает на себя ночнушку, и у меня есть несколько секунд, чтобы увидеть её великолепный живот, плотно покрытый тёмными вьющимися волосами на холме Венеры. Зрелище оказывается столь сладострастным, а возбуждение столь интенсивным, что я почти дрожу.
Теперь она садится на кровать, чтобы разуться. О! какие же у неё очаровательные и великолепно развитые груди обнаруживаются, когда она наклоняется снять ботинки! А затем, принимаясь стаскивать чулки, обнажает великолепные бёдра, стройные голени, тонкие лодыжки и маленькие ступни. Эффект от каждой последующей прелести заставляет мой дрекол раздуваться и напрягаться до болезненной степени.
Свет через несколько минут гасится, и в ночной горшок течёт стремительный поток, очень отличающийся от нежных струек моих собственных и моих сестёр, когда мы частенько усаживались на корточки друг против друга и обозначали воду, смеясь над различными источниками, из которых она льётся. Мои сёстры часто завидовали силе моего направленного выплеска, что мне нравилось, — так далеко мы были от понимания реального предназначения этого выступающего инструментика.
Я слышу, как очаровательное существо забирается в постель, и ровно-ровно дышит. Что касается меня, я не могу заснуть. Лежу с открытыми глазами большую часть ночи, опасаясь, как бы мой беспокойный сон не потревожил мисс Ивлин и не дал ей повода подумать, что я наблюдал за её раздеванием. Когда же, наконец, мне удаётся впасть в дрёму, то я снова наслаждаюсь всеми теми прелестями, что уже увидел.
Так проходит приблизительно месяц. С каждой ночью мисс Ивлин становится всё более непринужденной, и, уверившись в моей сущей детскости, часто позволяет мне мельком узреть свои чудесно развитые прелести; но так как это случалось только по ночам, а порождаемаяэтими сладкими видениями бессонница не была уж такой болезненной, и природа, быстро вступая в свои права, ввергала меня в глубокий беспробудный сон, то это, несомненно, способствовало тому, что она забыла о бдительности и стала предоставлять мне ещё лучшие возможности, о коих я и мечтать не смел.
Один или два раза она пользовалась ночной посудой прежде, чем надеть на себя длинную ночную рубашку, и я мог видеть, как из розовогубого отверстия, обрамлённого изящными тёмными завитками, полной мерой изливается вода, свидетельствуя о великолепной силе природы, и выводя меня из себя от возбуждения. И всё же, хотя болезненная окостенелость почти пополам разрывала мой дрекол, мне и в мысли не приходило обратиться за облегчением к своим пальцам.
Заметила ли мама весьма частое выпячивание моих брюк, или начала думать, что было бы лучше, если я не буду спать в той же самой комнате, где и мисс Ивлин, не могу сказать, но она перемещает мою кровать к себе.
Однако, так как все меня в доме по-прежнему рассматривают как всё ещё мальчика, то и мисс Ивлин, кажется, игнорирует мой пол; и в своих отношениях со мной всё время придерживается свободной манеры и непринуждённости, чего она, конечно, не позволила бы себе, если бы чувствовала какое-нибудь стеснение от разглядывания себя половозрелым юношей.