Когда-то, в детстве, я впервые увидел живую статую.
Мне было тогда лет восемь. Серебряная девушка, застывшая, странно красивая и ломкая, поразила меня. Я не мог понять, как это может быть. Мне казалось, что это нельзя — вот так вот красить живых людей, к тому же девушек, юных и красивых, прямо по живому, как какую-нибудь вещь, — по нежной их коже, по лицу, шее, рукам…
Меня захлестнула тогда какая-то странная тоска, и я стоял и смотрел, смотрел, вытаращив глаза, на нее, живую и неживую одновременно… Мне все казалось, что ее заколдовали. Я переполнялся детской жутью, набухал ею до ушей, и ночами мне снились кошмары: злой колдун превращает нежную принцессу в статую.
Ее спасение стало моей навязчивой идеей, и я изрисовывал неуклюжими силуэтами тетрадь за тетрадью.
***
…Все это пронеслось у меня в голове, когда сквозь стекло машины я вновь увидел серебряную фигурку.
Нога моя сама надавила тормоз, я припарковался и вышел, не веря своим глазам.
Конечно, это была совсем другая девушка. Просто она стояла на том же бульваре, на том же месте — у каменной балюстрады — и вокруг нее была такая же толпа с фотоаппаратами. И под балюстрадой было такое же серебряное ведерко с монетами и купюрами.
Все совпало, и я вдруг окунулся в детство, как мсье Бретодо из «Амели». Только я теперь был другой — большой и бородатый; и я мог разглядывать ее, сколько угодно, и никто не торопил меня.
Девушка была совсем молоденькой. Она изображала француженку с зонтиком: на ней было старомодное платье с оборками, застывшее, как жесть, и маленькая кружевная шляпка, наклоненная ко лбу по моде времен Мопассана. Лицо, шея, уши, голые руки и плечики ее были выкрашены блестящей краской, из-под платья выглядывала туфелька с помпоном и часть закрашенной ножки, под шляпкой вздымался парик с высокой прической. Все было густо пропитано серебрянкой, как смолой. Под ресницами, слипшимися от краски, были видны карие глаза, старательно-застывшие, как живые пуговички. Девушка меняла позы, одну прелестней другой, двигаясь при этом, как кукла на шарнирах. Она великолепно владела своим телом…
Вокруг сыпались вопросы:
— А она живая? А как смыть эту краску? А это не вредно? А сколько можно так стоять без движения? А зачем это? А под одеждой тоже все покрашено?..
Мне не хотелось уходить. У меня был выходной, и на дворе была весна, жаркая, отчаянная, как иногда бывает в мае. Я глазел на девушку-статую, принимавшую позу за позой, и чего-то ждал. Чего — и сам не знал.
Вдруг позади нее я увидел какого-то старика.
Что-то в нем насторожило меня — я даже и не понял, что. Старик как старик. Только выражение лица странное: хитрое, как у фрицев в старом кино.
Он приближался к девушке со спины, и та не видела его. Подойдя ближе, он вдруг стал тянуться к ней какой-то штукой, похожей на кривую палку или жезл. Казалось, что его палка — сачок, и он хочет поймать им девушку, как бабочку.
В голове у меня вдруг мелькнула тень какого-то воспоминания… Не успев понять, что к чему, я вдруг крикнул:
— Девушка! Статуя! Сзади! Сзади!
Статуя оглянулась, вскрикнула — и слетела с постамента. Старик ринулся за ней.
— Эй, уважаемый, в чем де… — я догнал его, но тут же упал, отброшенный резким толчком. Другие люди, пытавшиеся остановить его, отлетали и падали, как я. Старик почти настиг девушку…
События развивались стремительно, как в боевике. Меня вдруг осенило: я сиганул к своей машине, открыл переднюю дверцу…
— Девушка! Сюда! В машину! Синяя! Вот здесь, слева! И закрывайтесь! Девушка!..
Удивительно, но она услышала меня и подбежала к машине. Старик бежал следом за ней, но я изловчился и подставил ему подножку. Он грохнулся на мостовую, выронив свою палку, а я, не соображая, что делаю, подхватил ее и прыгнул в машину. Девушка была уже там.
Я дал газу — и мы рванули вперед. Какое-то время старик бежал за нами, выкрикивая что-то, но быстро отстал.
***
Все это заняло не более минуты. Мы мчались во весь опор, и я пытался осознать, что произошло.
— Все. Уже не догонит, — сказал я, чтобы что-то сказать. Девушка молчала, глядя прямо перед собой. Губы ее дрожали.
— Кто это? Ваш родственник? Прямо маньяк какой-то. По-моему, вы испугались. Чего так бояться? А у него что, электрошокер? Долбануло конкретно… Странноватый дедуля!
— А? Что? – она посмотрела на меня, нервно рассмеялась и закрыла лицо руками.
— Странноватый дедуля, говорю. Кто это?
— Это… это… Как вам сказать… Нет, я не могу сказать! Не могу…
Голос не слушался ее, и она прокашлялась.
— Ну ладно. Не могите. Куда едем-то?
— А?
— Куда едем, говорю?
— Не знаю… Уфффф! Я ведь даже спасибо не сказала. Вот дура! Спасибо вам! Вот дура! — она тронула меня своей серебряной рукой и тут же отдернула ее. — Я вам тут все запачкаю…
— Да ладно. Это фигня. Это даже хорошо. Будет все такое блестящее, серебряное, как вы. Куда доставить вас в таком виде — вот вопрос!
— Ой… Спасибо вам! Не беспокойтесь, я вот прямо тут могу выйти, не беспокойтесь… Я не буду вас напрягать… Спасибо вам…
На несколько секунд воцарилась тишина. Затем я сказал:
— Так нельзя. Вот так вот сразу выйти. Это неправильно.
— Почему?
— Ну… Я даже не знаю, как вас зовут…
— Майя.
— Майя? А я обыкновенный Рома. А давай на ты?
— Давайте… давай.
— Вот и познакомились. А что, тяжело вот так вот в краске ходить?
— С непривычки странно… а так ничего.
— А ты давно уже?
— Давно… то есть вот так, на бульваре — второй раз только… Я подрабатываю… Вообще я актриса, играю в театре. Театр «Пигмалион», знаешь? Он недавно открылся. Но на квартиру не хватает, приходится подрабатывать…
— А ведь ты весь свой заработок на бульваре забыла.