— Русская?.. Я — русская. Да. — Она улыбнулась, будто вспомнила что-то. Но я уловил в ее голосе странную интонацию:
— Ты не из России? Твои родители эмигранты? Ты… очень хорошо, правильно говоришь по-русски. Чисто. Лучше, чем я — попытался пошутить я.
Она снова улыбнулась и очень серьезно возразила:
— Лучше, чем ты? — нет, нет. Это неправда.
Я почувствовал какой-то тупик. «Кажется, все-таки чокнутая» — мелькнула мысль; я спросил:
— Откуда ты?
— Я? Из… России. Ты же сам сказал, — ответила она и будто бы смутилась.
— Все таки — да? А откуда именно? Из какого города?
— А ты — из какого города?
— Я? Я живу в Москве.
— И я тоже… из Москве.
— ???
— Из Моск… Уыйх! — Из нее вырвалось вдруг какое-то странное восклицание. — Я… я неправильно сказала! Из Моск-ВЫ!
— Подожди!.. я не понимаю. Как это — если ты не знаешь, как правильно… — начал я.
— Нет-нет, я ошиблась. Случайно. Мне пора, — вдруг встала она и, прежде чем я успел возразить, вышла из вестибюля. На выходе она обернулась и сказала:
— До свиданья!
— Подожди!.. — наконец крикнул я, — подожди! — вскочил и побежал за ней. — Как… как тебя зовут?
Она помрачнела, оглянулась — мы были одни в вестибюле, — взяла вдруг меня за руки (меня как током пронзило), заглянула мне в глаза и тихо сказала:
— Не спрашивай меня. Хорошо? Ни о чем не спрашивай. Я не умею говорить то, чего нет. А правду не могу сказать. Нельзя.
Она легонько сжала мне руки, повернулась — и вышла, вернее, выплыла — такой плавной была ее походка.
Хоть разум мне и подсказывал с недвусмысленной ясностью — «чокнутая» — все мои мысли витали вокруг моей новой знакомой. Я иронически спрашивал себя, не влюбился ли я в чокнутую — и с ужасом понимал, что не знаю этого; во всяком случае, ясного отторжения, какое должна вызывать мысль о безумии, не было и в помине.
***
Думая о незнакомке, я прошатался весь день по городу, потом вернулся и лег спать раньше обычного, предварительно убедившись, что ее нет в вестибюле и на балконах. Снилось мне что-то в высшей степени странное, с привкусом мистики; в снах фигурировала Она — в каком-то таинственном, невероятном контексте, который я не запомнил — но сон отпечатался на моем настроении, и утром я поднялся с постели, полный странной детской жути.
Постояльцев снова не было, и я, не решаясь заглянуть в ее номер, отправился гулять. И надо же! — через три минуты я снова увидел свою незнакомку.
Ее держал за руку какой-то местный усач, сопровождаемый хохочущими дружками, и пытался тянуть ее за собой. Она упиралась, проявляя силу, неожиданную в таком хрупком теле, и что-то говорила по-гречески. Удивительно, но на лице ее не было ни страха, ни раздражения, а только недоумение, досада и — улыбка, неизменная печальная улыбка. Она повторяла какую-то короткую фразу, которая, очевидно, означала «я не хочу».