промышлял в бору, откуда тащил кабанов, зайцев и тетеревов. Уманка только и успевала мясо солить. В два счета пристроил великан к дому горницу, чтобы стало просторнее, и перекрыл просевшую за зиму крышу.
Освоились челубеки в деревне и стали свои порядки наводить. Срубили под корень деревянную фигуру Первоматери. Та давно мхом поросла — много лет в центре селения стояла меж амбаром и домом знахарки. Спалили богиню и пепел развеяли со всем почтением. Издавна челубеки знали, что жизнь зароняет отец, а не мать. А потому уд почитали. Все деревянные божки у челубеков на манер уда восставшего к небу колом торчали. Вырезали им лицо, а сверху шапку надевали, чтоб головку обозначить.
Вот такого бога они и вырезали из цельного дубового ствола и на место прежней богини поставили. Плакали старики, а чего тут сделаешь? Девицы поворчали-поворчали, да и стали дары новому идолу приносить. Не уберегла их Первоматерь от бед, так может Отец убережет?
О богах Уманка знала мало и не шибко в них верила. Был, правда, недобрый Создатель, что поместил её к Атаву на погибель. Но уж проще думать, что муж его выдумал. Перед брачной ночью с Атавом девичества её лишили волхвы в бане топленой и рассказали, что жизнь внутри женщины зарождается, если великая Первоматерь так повелит. Муж ей быстро разъяснил: без его семени богиня ничего повелить не может. А потому слушаться надо только его, ведь он сильней Первоматери и знает, как жить надо. Вот и все, что по юности знала Умана о небесном устройстве и укладе её новой жизни.
Теперь порядок иной стал, и к челубекскому божку она подходила с благодарностью. Повезло ей с Игном, не обижал он ее, хотя и мог своей силой пользоваться.
Быстро великан с Уманой друг к дружке прикипели. Всюду Игн ее с собой брал — и в лес за дровами, и к реке за водой, и даже на охоту. На дерево ее посадит, пусть ногами болтает, а сам оленя выслеживает или косулю. Приглядывал за ней издали, когда та с бабами яблоки собирала, одну надолго не оставлял. Сначала — чтобы не умыкнули собраться-великаны, жадные до свежей щели. А к лету так привык, что уж и расставаться не хотелось. Много Игн разных девах на сук насаживал, но мало кто ему в душу западал. Эту, незнамо почему, обижать не хотелось. Было особенное что-то в ее запахе и в том, как она его кол сжимала.
Часами они говорили и все наговориться не могли. А если молчали, то мирно и без умысла. Рассказал он ей без утайки, как жил почти сорок лет и что повидал. Что дети у него уже взрослые, а любви за жизнь так и не приключилось. Про челубеков поведал, и что век у них долгий: до ста годков, а то и больше живут. Уманке все любопытно, а Игну в радость на ее расспросы отвечать. Никто его прежде так не расспрашивал, да и кому бы?
Об одном не хотел девице рассказать — что за амулет на шее носит. Странный то был амулет и видом напоминал бутылек с рунными символами на грубоватом кожаном шнурке.
— Это так, в помощь вещица, — отмахивался Игн. — Придет срок, расскажу. Пойдём-ка лучше смородины соберем, чтоб не с пустыми руками из леса возвращаться.
Когда ходили за грибами, ягодами и кореньями в рощицу, Уманка сильно отставала — трудно ей было за Игном поспеть. У того ноги длинные, шаг широкий. Он сначала на руки ее подхватывал и нес, будто дитё куколку, чтобы быстрей до поляны дойти. Потом догадался, что на плечах катать сподручнее.
Сядет челубек в траву, Уманка на плечи ему прыг и от восторга ну пищать — высоко сижу, далеко гляжу! А что ему, девчонка легкая, ходить так быстрей, да и руки свободные. Он может набрать даров леса. А она тем временем ему виски размять, бороду расчесать, а если голову запрокинуть, то за щеки обнимет и поцелует.
— Оседлала тебя девка? — потешались другие челубеки, завидев их. — От рук отбилась и катается на тебе, как на коне? Ты, если надо, кликни, командир, мы ее поучим!
Другие великаны хищно поглядывали на Уману и делали грубые знаки.
Игн только хмурился:
— Своих самок учите, а эта — моя! — и уходил в лес со своей наездницей на плечах.
Досадливо плевали на землю великаны, уж больно им хотелось недоступную Уманочку взнуздать. Многих девок в деревне челубеки напоказ пользовали, брали, где удалось застать, а порой и делили меж друг другом. Уманка же была под защитой Игна, и никто не смел к ней притронуться. Никому не хотелось связываться с воеводой да бед на свою голову искать.
Так и узнала из слов других великанов Умана, что Игн — командир челубекского отряда. Властью своей он не бахвалился и среди собратьев держался на равных. Девок портить не запрещал. Понимал, что взбунтуются челубеки, обозлятся. Само собой вышло, что стал Игн главой деревни, хотя порядок наводить в ней не спешил. Впервые за долгие годы он жил мирной жизнью. А разум его теперь занимали не битвы и сражения, а округлый круп Уманки.
Однако же пришлось Игну бразды правления в свои руки брать, когда встала по лету жара и засуха. Пересохла речушка единственная в округе, откуда воду носили. Собрал Игн своих челубеков, стали они совет держать, где воду достать. Решили копать колодец. Сработали десяток грубых лопат и через три дня управились, докопались до воды. Глубокой получился колодец, если камешек уронить, то и плеска внизу не услышишь.
Деревня только диву давалась. В другие годы от засухи неурожай терпели, молились, ходили к другой реке за семь верст, а колодца сделать не сподобились. Трудная это работа, да и кто знает, где она есть под землей, вода-то?
Челубеки же, не в пример людям, такие вещи чуяли. Знали, что ветру шепнуть, чтобы шапку не сдул. Как дерево срубить, дабы не обиделось и выросло новое на будущий год. Как сеять, чтоб по три урожая кряду снимать. С охоты обильно приносили свежую дичь, рыбу ловили с хитрецой, та сама в ловушки прыгала.
Зажила людская деревня с челубеками сытнее, чем в былые годы. В достатке и под защитой. Не нашлось больше дураков с великанами связываться и войной на них идти. Переименовали деревню из Кряжевки в Челубековку, надпись резную справили и на дороге к столбу приколотили. По нраву пришлось великанам житье с девками, не хотели они домой возвращаться.
Одна беда — бабам покоя не было. Не каждая могла смириться с ежевечерней пыткой сажания на кол. Мазали они чресла барсучьим жиром, чтобы лучше великанские уды скользили. А все едино — мученье он мученье и есть, как его не умащивай. Поговаривали девицы, что ежели челубека сильно разозлить или раззадорить, то дубина его в такое превращается, что и сказать страшно.
И вот как-то раз порвали одну девку великаны насмерть. Замучали бедную у ночного костра, забавляясь всей ватагой, и померла та к утру, истекла кровью. Что с ней делали, того Уманка не знала, а Игн ей не говорил.
— Ни к чему тебе, — сдвинул он брови, — это знать! Еще испугаешься и меня потом к себе не подпустишь.
И пошел разнос чинить.
Показал Игн командирский гнев. Собрал отряд и приказал Лихону — самому старшему после себя, всыпать виновникам плетей на глазах у собратьев. Рвал и метал, грохотал так, что слышно было за высохшей рекой. А что проку? Девку не воскресишь.
С тех пор остерегались челубеки девах мучить. Таких узких щелок, как у человеческих самок, ни у кого больше нет, а до этого дела великаны ох какие охочие. Вот только хрупкие девки и слабенькие, только ткни и рвутся.
Не любили в деревне Енаву, дерзкая она была и непочтительная. Может, оттого челубекам хотелось ее унизить и всей гурьбой взять. Да только где это видано, чтобы за непочтительность карали смертью? Если так и дальше пойдет, кто следующей станет?
Затаили девицы на челубеков обиду за умученную до смерти подругу. И раз ночью, когда весь хутор спал, устроили тайный совет. Никому не хотелось умирать на великанских палках. Стали девки думать и гадать, как дальше быть.
— Надо от этих челубеков проклятущих избавляться! — стала подзуживать баб скорая на словцо и на расправу Алика. — Тот, что в моем доме живет, надоел пуще …