ПОСТ. Они должны были миновать пост, чтобы проникнуть вовне. Но разве кому-нибудь удавалось проскочить мимо вечно бодрствующего Кербера, если на то не было особой воли богов?
— Как жаль, что пришлось отдать лиру Харону в оплату за обратный перевоз, — сказал Орфей. — Я бы смог усыпить трёхглавого…
Сзади раздался шорох. Голос.
— Мы должны выйти, мы должны быть вместе…
Это произнесла Эвридика.
Орфей вздрогнул. Они долго шли во тьме и он не видел её, а слышал лишь шёпот беспамятной тени. Он торговался и спорил с Хароном, он за бесценный дар лодочнику пересёк Лету, но так и не видел свою женщину, лишь чувствовал, что она где-то рядом, чуть позади и слева, слышал её шелест. Желание выйти, желание быть вместе — первые слова Эвридики, которые он услышал здесь, в Царстве Аида. Едва сдерживаясь, чтобы не обернуться и не посмотреть на любимую, он спросил:
— Эвридика? Ты наливаешься плотью?
— Да, чем ближе мы к выходу, тем сильнее проявляется моё тело, которые ты так любил ласкать, которым так любил наслаждаться… Но не забывай, что тебе нельзя смотреть на меня, пока мы вдвоём не окажемся за чертой Мира Мёртвых.
— Но как мы выйдем? — застонал кифаред. — Без моей лиры я ничего не могу сделать с псом!
— Подумай ещё немного, — сказала Эвридика. — Я знаю один запретный способ, но он слишком ужасен. К нему можно прибегнуть лишь в крайнем случае.
— Да, любовь моя, подожди, сейчас я что-нибудь придумаю!
Орфей грыз пальцы, рвал волосы, стучал головой о камни. Но ничего не мог придумать. Ничего не мог придумать теперь! Теперь! Когда до возвращения в счастливую жизнь оставалась лишь сотня каменных ступеней, площадка у выхода, свет в конце пещеры — и они пройдут Пса, стоящего на своём вековечном посту! Должно быть Аид и Персефона лишь притворились, что хотят отблагодарить музыканта за прекрасную игру, а сами хотели посмеяться над возлюблённой парой, когда тем не удастся достигнуть желаемого. Жестокая шутка.
Погрузившись в отчаяние, Орфей закричал:
— Говори же, что за способ выбраться отсюда. Как бы ни был он ужасен, я пойду на него, клянусь Зевсом! Пусть даже выбраться отсюда суждено будет лишь тебе, но зато всё будет не напрасно!
Эвридика горько усмехнулась.
— Мы выберемся вдвоём. Но плата будет высока.
И она поведала, как подкупить Кербера, чтобы тот позволил им миновать пост.
Орфей словно сам превратился в камень от ужаса. И погрузился в бесконечное молчание.
— Не молчи, любимый! Возможно, это и не так страшно! Всё ж таки у вас есть общая кровь, пусть и в десятом колене…
— Слабое утешение, — пробормотал Орфей. — Как жестоки насмешки Рока…
Но видно было, что в нём идёт борьба. Борьба между ужасным решением и ужасом без решения. Но кифаред медлил.
Эвридика не выдержала и проговорила холодно, так что мороз пробирал по коже:
— Я уже один раз умирала. И могу вернуться обратно, туда где и должна быть по воле судьбы. Ты выдернул меня из забытья, ты заставил меня вспомнить солнечный мир, а теперь, когда я готова сделать всё, дабы оказаться там вместе с тобой — сидишь и молчишь. Словно пьяный фавн, который не может решиться выпить ещё стаканчик вина. Однако же терзать он будет меня, ты и не увидишь происходящего.
И Орфей согласился. Да и кто бы мог за это его осудить? Кроме разве что Геракла, способного скрутить чудовище голыми руками… Но Геракла здесь не было.
Разговор с псом не занял много времени, Кербер с самого рождения был неразговорчив и стремителен в действиях и решениях. И вот музыкант оставил свою любимую за чертой, а сам вышел вовне, сгорая от отвращения, ревности и желания наконец-то увидеть Эвридику воочию. А произошедшее? Да разве ж мало способов забыть потом то, что память и сама готова услужливо выбросить?
Судя по звукам, там, на площадке у лестницы, ведущей в преисподнюю — всё началось. Пост, на котором обычно слышны были только стенания мёртвых душ, теперь наполнился стонами женщины. Орфей же стоял под солнцем у выхода и в бессилии сжимал кулаки. Даже заветной лиры не было, дабы разогнать тоску и заглушить похотливое рычание пса-стража.