Мне закрыт путь к Небесам, этот грех не отмолить никогда.
Через два дня, которые я провел в своей комнате, отказавшись от еды, граф приносит ответ кардиналов. Решение, которое я принял во время своего поста, мне придется отложить до возвращения в Россию. Послание Ватикана необходимо передать брату Павлу.
Опять проезжаем Польшу, останавливаемся под знакомой вывеской. Лебезящий трактирщик хвастается жирным гусем, приготовленным его Мартой. Садимся за знакомый стол. Златка приносит кружки с пивом. Окидываю ее крепкую фигуру, она опускает вниз взгляд. Вижу, что хочет сказать:
— Благословите…
Проси благословления у своего ксендза, детка. Мое тебе не поможет. Обхватываю рукой ее за талию, усаживаю себе на колени. Вижу, как удивленно расширяются серые глаза. Медленно развязываю шнуровку на груди.
— Постель приготовила?
Молодка кивает.
— Кувшин с водой принесешь?
Я чувствую пьянящий терпкий запах пота от ее молодого деревенского тела. Красотка скидывает с себя платье и остается в тонкой льняной рубашке, которая топорщится на налитой груди. К черту, сдираю с нее кусок раздражающей ткани. Под тусклым светом польской луны ее кожа отсвечивает белым золотом. Она вся, как густое парное молоко. Белая кобылица. Прижимается ко мне горячим телом, голову заполняет алый туман. Проворные пальчики освобождают меня от одежды, толкают на кровать: «Ложись».
Крепкими ладошками проводит по телу и последние остатки рассудка тают, когда ее губы смыкаются вокруг моей жаждущей плоти. Нет ни одной мысли, я впиваюсь руками в ее плечи, кажется оставляя синяки. Но как же сладок вкус падения.
Что-то шепчет мне по-польски. Что? С трудом открываю глаза — она сидит на коленях рядом со мной. Чуть выгибается, подает тело ближе. С тихим стоном зарываюсь лицом в белый молочный живот, раздвигаю ее бедра. Стремлюсь туда, где жарко; туда, где клокочет страсть. Окунуться в море греха, постаравшись забыть о том, что я собираюсь сделать.
Резко переворачиваю на спину.
«Ты этого хотела, дочь моя?»
Она лежит, разметав по постели волны золотых волос. Все, я больше не могу. Врываюсь в мягкое, податливое тело, прогоняя из головы все мысли. Стонет то ли от боли, то ли от страсти, я не знаю. И не хочу узнавать, мне просто упоителен стон безумия.
Что-то кричит, вслушиваюсь сквозь марево, заполнившее голову.
— Падре…
Острыми коготками раздирает кожу на спине, оставляя свои дьявольские следы.
— Падре, не так сильно. ПрОшу, пан, мне больно.
Больно? Обезумев от желания, ускоряюсь еще больше, вижу, как слезы текут по ее щекам. Из-под белых зубов, прокусивших губу, показывается струйка крови. Слизываю языком, чувствуя соленый вкус.
Я не слышу своих криков сквозь пелену алого тумана в голове.
Уезжаем ранним утром даже без завтрака. Я не хочу смотреть в лицо ее отца. Стою, завернувшись в плащ — зябко. Не люблю Польшу.
Кучер хитро поглядывает на меня. Не завидуй, я проклят. Отмечен смертью еще в Парагвае, обменявшись ею с индейцем.
— Хороша ли Златка, пан иезуит? — задорно спрашивает меня Ян.
— Седлай коней, — отвечаю сквозь зубы.
Она смотрит на меня из грязного кухонного окна. Ненавидит? Тем лучше. Я уже ступил на тропу, устланную благими намерениями и прошел по ней бОльшую часть. В крепости Динабург осталось поставить последнюю точку.