Часть 1.
глава 1. Хутор.
начато 27 августа 1996 года по мотивам сна зимы 1995-1996 годов.
Лес неуклонно приближался, несмотря на все потуги пилота, старающегося удержать машину от падения. Самолет, переваливаясь с крыла на крыло, клевал носом, то и дело грозя сорваться в штопор. Не закрывая глаз Пётр представил, как самолёт врезается в могучие стволы деревьев, как лопасти винта перемалывают ветки, как крылья разлетаются в щепки, как в последней попытке спасти своё самосознание он отрывает, наконец, руки от этого проклятого штурвала и прикрывает ими голову. Всполохи искр перед глазами, он не успевает как следует их осознать, разбившееся стекло фонаря впивается в руки, но боли уже нет, только ощущение неудобства, мысли как-то вяло скользят по извилинам, и сознание оставляет его.
«Говорил же Алёшке: «Не хрена твой мотор ещё не готов — на стенде каждый второй раз глохнет.» А он всё знает отшучивается: «Будешь летать только нечётные разы, а по чётным мы его на стенде гонять и будем.» Какого чёрта было торопиться? Теперь самолёт угробим, второго образца нет, и не понятно когда будет.»
Самолёт снизился почти до самых верхушек деревьев, плотным ковром покрывающих всю землю. Мотор пыхтел и фыркал, как будто кто-то подхватил сильный насморк и громко сморкался в платок.
«Опушка!»
Зелёный ковёр внезапно расступился, Пётр успел разглядеть пронёсшийся под ним хутор, стоящий на краю леса, скирды сена, разбросанные подле него, девчонку с граблями на одной из них, приложившую руку к глазам, чтобы разглядеть «невиданную птицу».
За коротким лугом началось болото, и тут в чреве мотора словно порвалась какая-то струна, он издал последнюю высокую ноту, ветер сразу же засвистел в ушах, самолёт, удерживаемый Петром, изо всех сил тянущего ручку на себя, словно камень, запущенный умелой мальчишечьей рукой, пропрыгал «блинчиком» по зелёно-бурой жиже и стал медленно оседать в её недрах.
Не успевший ещё толком обрадоваться своему счастливому спасению, Пётр понял, что «хрен редьки не слаще» и представившаяся возможность утонуть в болоте, наверно, гораздо хуже, чем в мгновение ока разбиться о деревья. Вспомнив, про спасательный жилет, лежащий под сиденьем, он облегчённо вздохнул, провёл рукой по лбу, машинально вытирая пот, и с удивлением обнаружил, что рука вся в крови: видимо, при «приболачивании» он стукнулся головой о фонарь и не заметил этого.
— Ладно, чёрт с этой кровью. Жив буду — не помру.
Пётр потянулся за жилетом, второй рукой открывая фонарь кабины. И тут же почувствовал, как самолёт проваливается у него под ногами: воздух, находящийся в кабине вышел и теперь ничто не мешало болоту поглотить очередную жертву в свое ненасытное брюхо.
В страхе быть увлечённым вместе с самолётом, Пётр прыгнул в сторону, высоко подняв руки с зажатым в них жилетом и сразу, с головой, ушёл под поверхность.
«Всё. Это конец.» — Пронеслось в голове, но вот погружение замедлилось, потом, словно нехотя, болото стало отпускать его наверх, наконец, руки почувствовали, что они уже на свободе, но чтобы оказаться там самому, пришлось приложить все усилия и подтянуть под себя жилет. Когда уже казалось, что воздуха не хватит, и лёгкие прямо-таки разрывались, жижа расступилась и стала липкими потоками стекать с его лица. Пётр жадно ловил широко раскрытым ртом воздух, выплёвывал попадающую с ним жижу и второй раз за последнюю минуту радовался своему чудесному спасению.
Но долго радоваться не пришлось: одежда быстро пропиталась грязью, стала тянуть вниз, и спасательный жилет понемногу стал проседать под увеличивающейся тяжестью.
«И кто его конструировал? Может на воде он и будет держать нормально, а в болоте совсем не годится. Надо будет сказать начальству. Ага, ты сначала до берега хотя бы доберись, а потом уже и к начальству беги.»
Прямо сказать — барахтаться в дурно пахнущей болотной грязи — занятие неприятное и само по себе, а если учесть, что на дворе стоит вторая половина сентября, то, по мимо всего прочего, очень скоро Пётр почувствовал как вместе с грязью и сыростью его начинает донимать и холод.
Первым делом Пётр решил снять шлем. Оторвав одну руку от жилета, он подтянул её к пряжке на подбородке, но тут жилет медленно, но верно выскользнул из-под него, Пётр перевернулся на спину, цепляясь за ткань жилета одной рукой. Тот стремился вырваться, разжимая пальцы, и это ему почти уже удалось, но вторая рука вовремя добралась через месиво, преграждающее ей путь, попала в прорезь для руки, и вместе с первой они снова вытянули Петра на поверхность.
Вторая попытка отделаться от шлема была более осторожной и привела к успеху. Затем, в течение последующих десяти-пятнадцати минут, останавливаясь только для того чтобы выплюнуть набившуюся в рот грязь и глотнуть воздуха, Пётр скинул поочерёдно куртку, ботинки, брюки и гимнастёрку. Было желание оставить кобуру с пистолетом, но, выдёргивая ремень из брюк, он её потерял.
«Ну и чёрт с ней!»
Оставшись в исподнем, Пётр подтянул жилет под грудь, отдышался и впервые смог посмотреть где он очутился. Делать это, когда голова только-только возвышается над поверхностью — совсем не просто, но по тому, что всё-таки удалось рассмотреть, попал он в самую трясину. С одной стороны ему крупно повезло, так как приземление самолёта прошло как нельзя мягко, но с другой — от берега его отделяло о-го-го сколько. Во все стороны торчали лишь редкие чахлые деревца, и только в одном месте ему удалось разглядеть прозрачный и едва различимый столб дыма.
«Хутор.»
В последний раз взглянув на затягивающийся от падения самолёта след, Пётр погрёб к берегу. Это было настоящей пыткой. Далеко не сразу ему удалось согласовать движения рук и ног так, чтобы пока первые старательно проталкивали его вперёд, вторые не толкали его назад. Через пятнадцать метров он понял, что остался без кальсон, непонятно как соскочивших с него. Когда, через какое-то время на его пути попалась большая кочка, и он выполз на неё, чтобы отдохнуть, тотчас же налетели полчища каким-то образом не перемёрзших до сих пор комаров, от которых пришлось отмахиваться обеими руками. Но мало того, они ведь, собаки, норовили укусить в самые интимные места, абсолютно беззащитные после потери кальсон. Пришлось раньше срока ретироваться обратно в болото, там, по крайней мере, комары могли укусить его только в верхнюю половину тела.
Добраться до более-менее прочной земли удалось только перед самым заходом солнца, которое и днём-то толком не смогло бы обогреть его окоченевшее тело. Да и свежеющий ветерок отнюдь не способствовал согреванию. Зато теперь, когда он встал на ноги, лес казался ему совсем рядом, а примерно в километре можно было разглядеть хутор, который он полдня назад пролетел за считанные секунды.
Едва передвигая от усталости ноги, и скрестив руки на груди, чтобы хоть как-то согреться, Пётр проковылял сначала по всё ещё чавкающей болотистой почве, неловко упав несколько раз, когда кочка внезапно уходила из под его ног в сторону, потом по жёсткой стерне скошенного луга, исколов ступни ног, пока, наконец, не добрался до изгороди, окружавшей обширный двор.
Перешагнув через верхнюю жердь, он подошёл к дому и, прикрывая одной рукой свой смрад, другой постучал ладошкойв ближайшее окно, оставляя на стекле мутные потёки.