Скоро я перешел на сосочки, стараясь чутко прислушиваться к ее реакции, — Лиза заурчала и выгнулась сильнее. Девочки сидели рядом и ждали, когда я начну ебать Лизу; они сами здорово возбудились, и я видел, как у них автоматически раздвигаются ножки и руки сами тянутся к пиздам.
Пизды у них у всех были пушистые, не знавшие бритвы, совершенно умопомрачительные. Глядя на них, я не верил, что вижу такое чудо вживую. Я спустился к Лизиной пизде и стал делать Лизе «куни»: лизнул ей пару раз пизду (сбылась, сбылась одна мечта!!! скоро сбудется и другая…) — пизда была скользкая, будто мыльная, и я понял, что это и есть — соки любви… Лизочка вдруг запищала тоненько, как комарик, дернулась, и я с удвоенной энергией стал буравить языком ее пизду.
Это непередаваемое блаженство — смоктать, сосать, лизать девичью пизду, вцепившись руками в послушные бедрышки, — и видеть, как каждое касание твоего языка разрывает девочку на части. Я быстро нашел набухший горячий отросток, понял, что это клитор, и сделал так, как учили пособия: всосал его в себя и легонько прижал губами, покалывая языком. Лиза начала метаться…
Я хотел подвести ее к оргазму, чтобы на пике наслаждения войти в нее и лишить девственности; хуй мой стонал от возбуждения, но я, следуя тем же пособиям, представлял себе «охладительные» картины — офис, рабочий день…
Девочки смотрели на нас горящими глазами, и уже откровенно мяли свои пизды. Тут мне пришла в голову идея. Я сказал:
— Девочки, ложитесь по обе стороны от Лизы и пососите ее, как свиноматку.
Девочки не поняли меня, и я объяснил: нужно, чтобы они приласкали Лизе груди. Лиза даже открыла глаза от удивления — но я впился в ее пизду, и она, застонав, снова зажмурилсь. Девочки сделали так, как я просил — и тут началось что-то необычайное.
Лиза, отданная во власть трех ртов, закричала вдруг громко и совсем иначе — грудным, густым голосом, — и заметалась под нами, как под электрошоком. Девочки приподняли головы, посмотрели вопросительно на меня, но я кивнул — и они снова припали ртами к Лизиным соскам. Я чувствовал, что Лизу распирает мука не боли, а страшного, невыносимого блаженства.
Мной овладело удивительное чувство: я ощутил себя богом любви, повелителем наслаждений. Ведь я впервые в жизни доводил девушку до оргазма! И у меня получалось — я видел, я чувствовал наслаждение, которое дарил Лизе. Я был одержим одной мыслью — не прозевать Лизин оргазм. Лиза так металась и кричала, что я все время спрашивал себя — не пора ли? — ведь я никогда не видел женского оргазма и только по описаниям знал, как ЭТО выглядит. Но подсознательно я ощущал, что крики Лизы — мука сладкого напряжения, накопления его, а не разрядки.
Лиза хрипела, как на пытке, дергалась, пыталась отползти от нас — но мы держали ее крепко, и не давали своими язычками ни секунды покоя. И — вдруг каким-то шестым чувством я ощутил, что СЕЙЧАС БУДЕТ: Лиза накопила столько блаженства, сколько смогла вынести, и сейчас будет его выплескивать. И точно: Лиза вдруг замерла, застыла, зажав бедра, — а потом из нее вырвался какой-то дикий хрип, будто в ней бился доисторический зверь, исходя в надсадной муке — и забила попой об гальку. Тут я вскочил, как ужаленный, толкнув Надю, быстро приставил хуй к Лизиной пизде и начал потихоньку входить в Лизу.
Лизочка металась, приоткрыв ротик и крепко замурившись; личико ее было уже не пунцовым, а почти багровым. Я еб ее не торопясь, чтоб не сделать ейслишком больно и самому не кончить раньше времени — а она дергалась, кончая подо мной, и кричала — то ли от боли, то ли от наслаждения, то ли от того и другого вместе, — и яростно насаживалась на меня, — так, что мой хуй сам зарывался в ее пизду все глубже. Лизина пизда обтекала мой хуй плотно и мягко, как мякоть персика; это было так невыразимо приятно, что я позабыл все на свете и принялся яростно ебать Лизу, проталкиваясь вглубь ее лона. Так вот что оно такое — секс… О-о-о… Лиза кричила — ей было больно, наверно; мне было уже все равно…
Я только вспомнил одну штуку и крикнул девочкам — «целуйте ей уши! Язычками внутрь!..» Я крикнул это, наверно, так громко, что меня услышал весь Коктебель. Девочки молнией переметнулись к ушам Лизы, а я припал ртом к ее соску, и изловчился — стал рукой мять и крутить другой.
Лиза вдруг снова застыла, больно сжав пиздой мой хуй, а потом — как заметалась, как закричала!!!..
Это была какая-то повальная истерика: и девочки стонали вместе с Лизой, и я сам. Мы с Лизой кончили одновременно; мне хотелось пробить хуем Лизу насквозь, и я вламывался лобком в ее лобок, умирая от дикого, первобытного блаженства, которое нельзя описать… Я мечтал о сексе, но никогда не думал, что ЭТО — ТАК ХОРОШО…
Потом я упал на Лизу ничком, и девочки тоже упали рядом, и так мы все вместе лежали, наверно, минут десять или полчаса.
***
…Я привстал. В ушах шумело. В отдалении, метрах в двухстах, были люди; они говорили и показывали в нашу сторону. Плевать…
Надя тоже привстала.
— Ну как? — спросила она, потому что надо было что-то спросить.
Ей никто не ответил — ни я, ни Лиза.
Лиза была потрясена, да и я тоже. Это чувство нельзя передать — какая-то вселенская полнота, она же пустота, которая окунает тебя в себя целиком и не оставляет ни единого чувства, ни единой мысли…
…Девочки постепенно оживали и начали донимать Лизу расспросами: больно? приятно? как оно вообще? Потрясенная Лиза лежала, не двигаясь, и отвечала им только взглядом — таким лучистым и просветленным, что все вопросы отпали. Потом она посмотрела на меня, и это взгляд пробрал меня до костей — в нем было столько нежности, и благодарности, и удивления, и немого вопроса… Я обнял Лизу, прижал ее к себе и сказал, не узнав своего голоса:
— Лизочка, хорошая моя. Поздравляю тебя, ты теперь женщина… Спасибо тебе, — и поцеловал ее в губы.
И тут Лизочка стала рассказывать — слабым, тихим голосом, как лунатик:
— Вначале мне казалось, что у меня между ног растет цветок. Растет, растет, распускается, сладкий такой, нежный, все больше и больше растет… И корнями в меня проникает — глубже, глубже, и эти корни меня разрывают на клочки, и каждый клочок тоже распускается и расцветает, как цветок. Это так страшно, и так хорошо… Я думала, что я умру.