— Ну-ну, братец, это называется взрослая жизнь.. Отрочество позади уже..
— Но.. Но, я не понимаю, брат.., — заплетающимся языком проблеял я, — почему она должна была ложиться со мной?
Яр подошёл ко мне, потрепал по щеке и сел рядом на мою кровать..
— Потому, что тебе уже 15 зим, брат.. Родители должныкупить тебе наложницу. Потому, что в 16 лет, — после твоего первого похода, тебя уже надлежит женить, — и ты уже должен быть опытным мужчиной.. Но не все семьи могут себе этого позволить.. И тогда, но только с разрешения отца –главы семьи, с сыном может возлечь мать и сделать его мужчиной, и научить его любви.
Я молчал и Яр продолжил:
— В нашем роду издревле бытует поверье, что едва отрок, — на свой 15 день рождения становится мужчиной, — он должен в ту же ночь стать мужчиной.. Ибо мужчины-девственники, не защищённые рясой монаха, особое лакомство для адских фурий.. Говорят, ещё не один девственник не пережил свой первый бой, — мерзкие фурии удерживают его руки и ноги, не дают размахнутся и всё норовят поставить подножку, а потом утаскивают его душу в своё мерзкое логово.
Я ойкнул от ужаса. Кто ж не боится этих дьявольских фурий?
Я прижался к плечу брата щекой:
— Прости меня, Яр за то, что злился на тебя. Я не имел на это никакого права.., — мне и впрямь было отчаянно стыдно, — я знаю, что как ты поступил со своим наследным леном. Я горжусь тобой!
Яр обнял меня одной рукой, взъерошил волосы на моей голове:
— Спасибо, брат.., Но, кажется, ты кое-чего не уразумел. Видишь ли, — то, что я помог отцу, отдав свой лен за него и то, что взял мать, как женщину, — это совсем разные вещи.. Они не имеют друг к другу никакого отношения, пойми! Отец сам захотел, чтобы мать легла и с тобой и со мной, Кир! Он сам мне это сказа на Заставе..
— Отец? Но зачем ему это? Я думал, что мама отдалась тебе, — она сама так сказала!, — потому, что ты помог отцу! А у них теперь нет денег ни на твою женитьбу, ни на женщину для тебя!!
Яр снов расхохотался:
— Поверь мне, нет! Она ошибается! Тем паче, что в походе наша дружина взяла на щит куманскую вежу, — и добычу мы взяли знатную. Тот кинжал, что я подарил тебе, — коли продашь его, — тебе на полный доспех и знатный меч хвати, брат..
Я ничего уже не разумел. А как тут что-то можно уяснить?
— Видишь ли нас у отца всего двое, — вымолвил Яр, — понимаешь, как мужчина в постели он может всё с женщиной, а вот зачать сына или дочь уже нет.. Отец сам рассказал мне. Когда-то в бою с ватажниками на Днепре получил древком копья между ног. И, такое бывает вот.., — вздохнул Яр, — в бою всякое может случиться… — мне на это оставалось только согласно кивнуть головой, — а закон Оленича суров, брат.. Только те старики получают из казны Оленича кормление, кто дал Оленичу трёх сыновей. И дело тут не только в обеспеченной спокойной старости, брат.. Наказание Старейшин отец искупит, а там со временем, — кто знает, — он станет сотником, а там глядишь, и Старейшиной. Ведь среди воинов он имеет большое уважение. Но это невозможно, если он не даст Оленичу трёх сыновей.. Это закон.
— Он хочет, чтобы мы сделали матери ребёнка?, — я был несказанно поражён.
Яр усмехнулся:
— Вообще-то, когда я разговаривал с ним, он думал, что мать уже тяжела. И отцом его внука от его жены будешь ты. Он ведь долго ждал. Ждал, когда мы подрастём. Не хотел отдавать мать в чужие руки, – для этого отец слишком ревнив. Хотя, законы Оленича допускают и это, лишь бы отцом был оленич. Но отец хочет, чтобы все думали, что этот ребёнок его. Меня он тоже просил не жениться до его возвращения и.., — он кашлянул, — и помочь тебе, скажем так, если мать окажется ещё не беременной..
Яр тихо выругался по- иноземному, потом сказал:
— Отец, с нас шкуру спустит, если к его приезду мать не будет тяжела.. И ей самой достанется по самое не могу..
Мои мысли были в полном смятении. Оказывается, я давно мог иметь в своей постели роскошное и красивое тело матери. Но.. Эта мысль возбудила во мне невероятное возбуждение.
Но пришли ещё злость и обида.. Почему? Почему, тогда мать не легла со мной? Почему не отдалась мне? Или я совсем не люб ей?
— Мама!, — громко прикрикнул Яр, чтобы мать его услышала¸- а ну-ка, ступай сюда!
Когда мать неслышной лебедью вплыла в мою опочивальню, даже в темноте, было видно как горят румянцем её щёки. Её голова была понуро опущена. Она уже успела переодеться, на ней была новая узкая белоснежная рубаха до пят, выгодно очертавшая её стройный стан.