От возмущения у меня тут же всё прошло. Я принялась умываться.
— Полиночка, — осторожно начала Марьяна. — Ты меня, конечно, извини…
— Нет! – рявкнула я. – С чего вы взяли?!
— Не груби, — покладисто сказала Марьяна. – Ты сама заставляешь так думать. Твои недомогания. И этот Галицын…
— Что Галицын?! – завопила я.
— Ну, понятно же, — сообщила Марьяна. – Между вами что-то есть!
Меня опять затрясло.
В туалет вошла математиня.
— Что здесь происходит?
Марьяна ничтоже сумняшеся начала выкладывать ей свои домыслы, будто нас с девчонками тут вовсе не было.
— Любезная! – брезгливо заявила Валентина, не дав ей договорить. – На вашем месте я бы поостереглась это всё произносить вслух. Родители девочки могут обратиться в суд. И будут правы…
Марьяна уставилась на неё, глотая воздух, а потом принялась обзываться. Математиня сделала нам совершенно недвусмысленный знак – убирайтесь вон! Мы пулей вылетели из туалета. Девчонки хохотали, а меня буквально трясло. Возле дверей актового зала меня перехватил Серёжка.
— Что с тобой?
И тут я разревелась. Серёжка полез в карман за платком.
— Перестань, — попросил он. – Народу полно.
Он схватил меня за локоть и потащил под защиту пальмы, которая у нас в холле живёт в здоровенной кадке. Тут нас и нашла моя мама.
— Я уже знаю, — коротко сказала она Серёжке. – Иди. Всё будет нормально.
Она достала из сумочки наше дежурное средство.
— Что ж ты у меня такая чувствительная, — пробормотала мама. – Ну вот, теперь глаза красные. Не волнуйся, Марина Ивановна извинится. Вы что с Сергеем, целовались на публику что ли?
— Ты что?! – возмутилась я. – Мы только пришли и нас сразу развели – меня на репетицию, а он на уроках остался.
Мама пожала плечами и прищурилась. Заметив этот прищур, я успокоилась совершенно. Марьяне теперь точно непоздоровится.
— Пойдём, — сказала мама. – Папа тоже пришёл. Захотел посмотреть на тебя на сцене. Я помогу тебе переодеться.
Мы устроились в зрительном зале, потому что наша сценка была во втором отделении. Сначала выступала Марьяна и заливалась соловьём, какие мы, оказывается, все талантливые, умные и красивые. В первом ряду сидели чиновники из образовательного департамента и члены попечительского совета. Марьяна склонялась к ним и просила обратить внимание на то, что в школе должен быть обязательно свой театр. Потом на сцену выкатились анархисты из «Оптимистической трагедии». Они были совсем не страшные, а когда начинали говорить, зрители просто валились от хохота. Потом был монолог из Фонвизина про «карету мне, карету», потом сценка из «Ревизора». Потом в перерыве включили музыку, а мы пошли переодеваться.
Увидев меня за кулисами, Марьяна сразу извинилась в присутствии девчонок и попросила сделать скидку на то, что она тоже очень волнуется. Я кивнула. Светка с Наташкой с любопытством посматривали на меня. Они хорошо потрудились над своими платьями и теперь смотрелись сногсшибательно. Мы должны были открывать отделение, за нами готовились ребята с военной постановкой, а завершить всё должны были Ромео с Джульеттой. Они как раз цапались, как обычно, и кидались фантиками от конфет.
Перед вторым отделением тоже кто-то выступал, стоя внизу под сценой. Говорили про то, что театр и в самом деле нужен, что в нашей школе ученики должны иметь максимум возможностей для того, чтобы выявить талант. Я выглянула в зал, чтобы посмотреть на говорившего, и обмерла. Женщину, которая выступала, мне было видно в профиль. Но я бы узнала её и со спины. У неё была умопомрачительная расцветка на волосах – как пламя, а одета она была очень строго – в чёрное простое, до невозможности элегантное платье. Потом она слегка повернула голову, и мы встретились взглядами. Я прочитала в её глазах узнавание. Это была та самая кошка, и она про меня знала.