— Вот доктора пришли, сейчас нас вылечат… Так, доктора – для начала руки мыть.
Поехала я в своем домике в ванну, они руки моют, я реву в три ручья, Борька с ними разговаривает, а сам погремушку то вытащит до половины, то обратно она ползет. Медленно-медленно так, с расстановкой ей меня в задницу трахает. Они все как ни в чем ни бывало себя ведут. Можно подумать, каждый день я в банане борькином живу. В комнату пришли, он сумку на пол поставил. Про мультик какой-то говорят, про погоду, про школу, ржут чего-то. А я реву белугой и клизму свою жую. Жду: вот-вот мной займутся.
Точно. Мишка небрежно так:
— Ну-с, что там с вашей больной?
— Да вот, — сокрушается Борька, — понимаете, дочка у меня – дурочка совсем.
Говорит, а сам меня из сумки вытаскивает! На руках подбросил, щекотнул, пришлепнул, попой вверх развернул и на стол на карачки поставил! Держит под пузом рукой и докторам этим жалуется:
— Вот во-первых, только отвернешься – что попало себе в попку засунет и ползает так. А ведь вроде большая девчонка уже…
Слезы я проморгала и в зеркале на стене себя вижу. Ой, мамочки! Дергается на столе чучело непонятное. Зареванное, лохматое, рожа перекошенная, задница кверху отклячена, руки за спиной, с соской во рту, с погремушкой в попе! На ногах ползунки болтаются, словно бы съехавшие, а выше колен-то я вся голенькая.
Ноги врастопырку из-за мяча, колени не сжать. Вся писька и ляжки от смазки блестят, погремушка трясется-тарахтит, соски заторчали. Всем все видно, как в театре!
Я даже ноги разогнуть не могу: поперечный ремешок сзади в горло начинает упираться. А калачиком свернуться второй ремешок не пускает. Так, ползу по чуть-чуть на Борькиной руке пузом. Не то, чтоб думаю, будто мне уползти дадут (да и как я без рук — без ног со стола слезу?), просто надо же хоть что-то делать! Черепашка какая-то просто! До края стола доползу, Борька мне под попку вторую руку и обратно на старт пересадит…
Как я тогда со стыда не померла – самой удивительно. Поползала я так, Мишка нахально к столу подошел:
— Ну-ка, посмотрим, что с вашим ребенком.
Вытащил погремушку, с разных сторон осмотрел с умным видом, и Борьке:
— Вы позволите?
— Конечно, доктор, конечно.
Снимает меня Мишка со стола, сам в кресло, меня кверху задом себе на колени! Я уже ничего не соображаю, только пищу котенком и своей соской-клизмой чавкаю. А Мишка придвинул настольную лампу, чтоб было виднее, для чего-то мне в нос и в уши заглянул, потом крем себе на руку выдавил, и чувствую вдруг: лезет в зад палец его! Обследовал меня тщательно, на спинку перевернул. Снова пальцем в заднице вертит, только теперь у него и моя истекающая писька как на ладони.
— Да, непонятно. Я думал, что ей что-то в попке мешает, так нет, все там в порядке. Хотя посмотрите-ка, папа, дочка у вас подросла. Вот и волосики даже расти начинают…
Все это так важно, невозмутимо говорит, как настоящий доктор. И волосенки мои редкие на лобке ладонью взъерошил, наглец.
— И что? – удивляется Борька.
— Ну понимаете, девочки в этом возрасте… эээ… Может, ей просто приятно в попу себе разные штуки совать?
И давай меня нагло пальцем в задницу трахать! Раздвигает мне губки второй рукой:
— Вот посмотрите-ка, папа. Конечно, ей это приятно.
Я сама чувствую, что у меня от возбуждения все там трясется. И дырочка наверняка ходуном ходит, и клитор вылез — до колен достанет. Ору чего-то, а чего, сама не знаю. Не то «сволочь, урод!», не то «Мишенька, милый!». Да и какая разница, если все равно только какое-то «мпеэфэ-ыэуэ» из-за соски и выходит.
Вытащил он палец, развернулся к Ирке:
— А вы, коллега, что скажете? Здоровая вроде бы девочка…