Пили, вообще-то, за меня, но я, захмелев, предложил тост за Мышку. Уж очень убогой она мне казалась в тот день. Немного заплетающимся языком я умудрился воспеть ее достоинства и повалился обратно на стул. Мышка — я заметил это — вздрогнулаи даже не поблагодарила меня. Короче, тост оказался немного смазанным. Потом она удалилась на кухню, и через несколько минут мы услышали грохот падающего стула.
— Дорогая, с тобой все в порядке? — Спросил кузен. Он только сел за рояль, и был крайне недоволен тем, что нас прервали. Петь он любил.
Мышка не отозвалась. Кузен нахмурился и не спеша пошел посмотреть на свою тронутую женушку. Затем мы услышали его крик.
Какое счастье, что Аврора в это время выскочила на улицу к своим подругам! У бедной девочки был бы нервный срыв. Ее мать повесилась на дверце старого, но крепкого шкафа. Кто-то из гостей схватил нож и перерезал веревку. Мышка рухнула на пол, как мешок с грязным бельем.
Потом мы суетились, вызывали врача, пытались замять скандал. Все-таки, приличная семья, не хотелось выносить сор из избы.
Кузен первый произнес эту фразу.
— Она сошла с ума.
Я ответил…
— Может, ей просто нужен квалифицированный психиатр?
— Нет, -ответил кузен. — Ей нужен постоянный уход. Я долго думал об этом. Я боюсь за Аврору.
И судьба Мышки была решена. В психиатрической лечебнице нам сказали, что она выйдет не раньше, чем через полтора года. Времени у меня было достаточно. Но потом произошло неожиданное… меня срочно перебросили директором филиала в другой город.
В следующий раз я увидел свою племянницу через полгода. Долгие сто восемьдесят дней, каждый из которых наполнен томлением и страстью. Она писала мне письма. Далеко не детские и не наивные. Она знала. Она все знала.
Я вновь и вновь перечитывал «Лолиту», невольно проводя параллель между собой и Гумбертом Гумбертом. Как там у Набокова… «Меня мутило от вожделения, я страдал от тесноты одежд».
Я хотел Аврору. Хотел безумно, бессовестно, бесконечно. Она снилась мне каждую ночь, обнаженная, как первая женщина, распростертая передо мной, готовая исполнить любую мою прихоть. И я страдал. Страдал так, что кричал ночами, приводя в ужас своих соседей. Они начали распускать слухи, что у меня случаются припадки. В конце концов меня отозвали обратно.
И когда я вернулся в город, то первым делом поехал в гости к кузену.
Аврора выпорхнула мне навстречу в легком спортивном костюме.
— Дядюшка! — Радостно завопила она, бросаясь ко мне на шею.
И я не выдержал. Вместо того, чтобы поцеловать ее в щеку, я впился страстным поцелуем ей в губы. И она… Нет, не просто отозвалась на него, а ответила не менее горячо и страстно.
Наш поцелуй длился не меньше минуты. Потом я с сожалением отстранился. Я не хотел, чтобы кузен застал ее в моих объятиях. И так я компрометировал себя слишком уж откровенными взглядами.
… Так началась долгая и сладостная пытка. Аврора изводила меня искусно. Я не скрывал своего желания, а она не таила, что издевается надо мной. То выйдет встречать меня, завернувшись в одно полотенце, — «Ты выдернул меня прямо из ванной» — и быстро бежит якобы закончить свое омовение, но буквально за секунду до того, как за ней захлопывается дверь, я вижу, как полотенце падает на землю, и моему взору предстают очертания гибкого девичьего тела. То звонит мне на мобильный и начинает рассказывать о своих снах, где фигурируют другие мужчины, причем все это в таких подробностях…
Пару раз такие звонки заставали меня за рулем и я чуть было не попал в аварию. Аврора умела подбирать образные выражения, этого у нее не отнять. Тяжело следить за дорогой в тот момент, когда тебе пересказывают очередной Декамерон. Но сказать ей «Остановись!» я не мог. Ее глубокий хриплый голос вводил меня в какой-то транс. Слушать ее я мог часами, не переставая.
Однажды ее звонок раздался в третьем часу ночи. Я подскочил, как ужаленный — накануне у меня был тяжелый день, и я даже не заснул, а провалился в забытье.
— Алло!
— Дядя… Я разбудила тебя?
— Что ты хочешь, Аврора?