— Ничего. Сыта, обута, одета… Только беспокойно вот… И Васька тоже… дерется всё, чёрт…
— Зато весело?!
— Где? — спрашивала она, «завлекая гостя».
— Здесь-то… разве не весело?
— Ничего!..- отвечала она и, поворачивая головой, осматривала зал, точно желая увидеть, где оно тут, ато веселье.
Вокруг нее всё было пьяно и шумно и всё — от хозяйки и подруг до формы трещин на потолке — было знакомо ей.
Говорила она густым, басовым голосом, а смеялась лишь тогда, когда ее щекотали, смеялась громко, как здоровый мужик, и вся тряслась от смеха. Самая глупая и здоровая среди своих подруг, она была менее несчастна, чем они, ибо ближе их стояла к животному.
Разумеется, больше всего скопилось страха пред Васькой и ненависти к нему у девиц того дома, где он был «вышибалой». В пьяном виде девицы: не скрывали этих чувств и громко жаловались гостям на Ваську; но, так как гости приходили к ним не затем, чтоб защищать их, жалобы не имели последствий. В тех же случаях, когда они возвышались до истерического крика и рыдании и Васька слышал их,- его огненная голова показывалась в дверях зала и равнодушный, деревянный голос говорил:
— Эк ты, не дури…
— Палач! Изверг! — кричала девица.- Как ты смеешь уродовать меня? Посмотрите, господин, как ок меня расписал плетью…- П девица делала попытку сорвать с себя лиф…
Тогда Васька подходил к ней, брал ее за руку и, не изменяя голоса,- чти было особенно сграшно,- уговаривал ее:
— Не шуми… угомонись. Что орешь без толку? Пьяная ты… смотри!
Почти всегда этого было достаточно, и очень редко Ваське приходилось уводить девицу из зала.
Никогда никто из девиц не слыхал от Васьки ни одного ласкового слова, хотя /многие из них были его наложницами. Он брал их себе просто: нравилась ему почему-либо та или тга, и он гопорил ей:
— Я к тебе сегодня почевать приду… Затем он ходил к ней некоторое время и переставал ходить, не говоря ей ни слова.
— Ну и чёрт! — отэывались о нём девицы.- Совсем деревянный какой-то…
В своем заведении он жил по очереди почти со всеми девицами, жил и с Аксиньей. И именно во время своей связи с ней он се однажды жестоко выпорол.
Здоровая и ленивая, она очень любила спать и часто засыпала в зале, несмотря на шум, наполнявший его. Сидя где-нибудь в углу, она вдруг переставала «завлекать гостя» своими глупыми глазами, они неподвижно останавливались на каком-нибудь предмете, потом веки медленно опускались и закрывали их и нижняя губа ее отвисала, обнажая крупные белые зубы. Раздавался сладкий храп, вызывая громкий смех подруг и гостей, по смех не будил Аксинью.
С ней часто случалось это; хозяйка крепко ругала ее, била но щекам, но побои не спугивали сна: поплачет после них Аксинья и снова спит.
И вот за дело взялся Васька.
Однажды днем, когда девица заснула, сидя па диване рядом с пьяным гостем, тоже дремавшим, Васька подошел к ней и , молча взяв за руку, новел ее за собой.
— Неуж-то бить будешь? -спросила его Аксинья.
— Надо…- сказал Васька.
Когда они пришли и кухню, он велел ей раздеться.
— Ты хоть не больно у’ж…- попросила его Аксинья.