Я вчера опубликовала рассказ о дне, который изменил мою жизнь – о прогулке голышом по Ялте и о том, к каким последствиям она привела.
Пока я набирала текст, мой муж Вадичка сидел рядом, помогая мне писать и формулировать. Написание рассказа, ожившие воспоминания, ощущение публичной раздетости нас сильно возбудили; на середине рассказа Вадик стал раздевать меня, и финал я описывала уже голенькой — с его рукой, лежащей «там» 🙂
Теперь я хочу рассказать о том, что произошло после. Вадика дома нет, и он не знает, что я записала и опубликовала эту историю.
Узнает – обрадуется :-).
А я — до сих пор с мутной головой после вчерашнего.
Я уже говорила, что он часто меня разрисовывает гуашью. Интересно, испытывал кто-нибудь это тягучее и щемящее эротическое томление – когда твоё тело покрывается краской, сантиметр за сантиметр, ты становишься другого цвета, становишься игрушкой, вещью, произведением искусства… Под краской ты чувствуешь свою наготу острее – каждым миллиметром кожи. Не говоря о чисто физическом кайфе – когда мокрая и холодная кисть, движимая рукой обожаемого мужа, касается твоих эрогенных зон… 🙂 Наверно, бодиарт-модели меня поймут.
Бодиартные сексуальные игры у нас – двух видов: «перемазки» и искусство. В первом случае либо он меня, либо мы друг друга мажем краской, не оставляя на теле и волосах ни одного незакрашенного участка и доводя друг друга до бешенства :-); во втором – он разрисовывает меня, как холст – «по-настоящему». Это требует долгого времени и умения удержать меня «в кондиции». Ни с чем не сравнимый кайф – лежать голой под кистью любимого, постепенно превращаясь в картину :-).
И вот, после публикации рассказа муж, — из его взгляда выглянул все тот же знакомый чертик, — предложил мне «стать картинкой». Я, голая, с его пальчиком внутри, ввинчивающим в меня сладкую дрожь, в ответ только невнятно простонала – «мммммм». Димочка спал в комнате, — это был «наш» час.
И вдруг он одевает мне на голову мои трусики, которые закрыли мне глаза. Я смеюсь; чувствую, что он меня куда-то тащит за руку. Встаю, спрашиваю: «хулиган несчастный, куда ты меня тащишь?» А хулиган отвечает:
— Путь к искусству долгий и запутанный.
И ведет меня – уже не за руку, а за грудь. Я, смеясь – за ним.
Он водил меня какое-то время по нашим комнатам – как в игре «в бабу Куцю». Я быстро потеряла ориентацию, и только покорно ходила за ним, смеясь и опять смутно чувствуя какой-то подвох.
Вдруг я почувствовала босыми ногами порог, и сразу же – прохладный ветерок на теле и свежий воздух. Хулиган меня вывел на улицу! (Надо сказать, что мы сейчас живем в пригороде Мельбурна, Австралия; у нас в феврале лето – жара, как в Ялте. Наша дверь выходит в маленький сад, огороженный со всех сторон).
«Эээээ!» Я остановилась, непроизвольно зажавшись и прикрыв рукой низ. Он тоже остановился, чтобы не потянуть меня за грудь и не сделать больно.
— Ну же, чего ты остановилась? Устала? – слышу насмешливый голос. Я поняла: опять начинается сумасшедшая неприличная игра… и, мгновение поколебавшись, поддалась ему — и вышла голая на улицу.
Обозреваемость нашего сада – великолепная. С улицы и соседних дворов все видно.
Ступаю по мягкой траве босиком. Он подводит меня (за грудь, хулиган!) к шезлонгу, поддерживает меня. чтоб я не споткнулась, и укладывает на него.
— Что ты задумал, паразит?
— Сейчас вернусь. Не вздумай сбежать к соседям!
Вадик оставляет меня лежать на шезлонге, абсолютно голую, открытую всем взглядам, с трусами на голове, — и уходит в дом. Я лежу; ветер обвевает моё тело; трусы с головы не снимаю: жутко. Подумала, что похожа на страуса – голову в песок. И – вновь нахлынуло чувство, как в Ялте: и страшно и сладко. Лежу – и прислушиваюсь всем телом: не идет ли кто?
Слышу шаги. Вадик.
— Умничка, что не сняла карнавальную маску. И не снимай – снимешь, когда заслужишь.
— А чем заслуживать надо? – спросила я.
— Это ты, со своей хваленой женской интуицией, поймешь сама – отвечает Вадик, подходя ко мне, и я чувствую прикосновение мокрой колодной кисти к бедру.
Началось! Он решил разрисовать меня в саду, на всеобщем обозрении! Мне, хоть я уже и не 16-летняя стеснительная школьница, а 21-летняя мамаша и «миссис», почти так же стыдно, как и тогда — в Ялте. И поэтому я снова начинаю преувеличенно оживленно и «остроумно» болтать, пытаясь заглушить стыд.