о бедной, страстной Мие — она, вероятно, тоже умерла. Если бы только я был с ними, я мог бы что-то сделать, чтобы предотвратить несчастный случай или, возможно, спасти их. Затем меня захлестнула волна негодования: если бы Мия не вымотала меня, я бы был там с ними и, возможно, смог бы спасти Фелицию. Затем мои мысли обратились к Дону, и я понял, что он, должно быть, испытывает те же муки, что и я.
Я рухнул на кровать и заплакал, мои эмоции постоянно менялись от вины к горю, от гнева к отчаянию. Это была худшая ночь в моей жизни.
Лёжа там, я продолжал вспоминать подробности своей совместной жизни с Фелицией. Мы оба учились во Флоридском Атлантическом университете в Бока-Ратоне, и играли в футбол. Так мы и познакомились: однажды после тренировки она подошла ко мне и заговорила о тактике. Она действительно хорошо смотрелась в своих футбольных шортах и майке, и я не мог отвести от неё глаз. Мы встречались последние два года в колледже и поженились сразу после окончания.
Я стал лучше понимать Фелицию после знакомства с её семьей. Её родители, как я узнал, были ярыми антикоммунистами. Семья отца владела сахарной плантацией на Кубе, когда Батиста был у власти. Но после того, как в 1959 году к власти пришла революция Фиделя Кастро, землевладельцы в конце концов потеряли свои плантации и были вынуждены работать на своих собственных полях. В отчаянии её бабушка и дедушка покинули остров на маленькой лодке и прибыли в Майами без гроша в кармане.
Мать Фелиции родилась в Майами и выросла в крайней нищете. Она и её муж, отец Фелиции, оба работали на низких должностях, чтобы Фелиция могла поступить в колледж. В результате Фелисия была абсолютно одержима успехом; однажды, когда мы встречались, она сказала мне, что после того, как увидела, как её дедушка и родители были вынуждены жить, она поклялась, что никогда больше не будет бедной.
Это воспоминание заставило меня чувствовать себя ещё хуже из-за того, как сложилась наша совместная жизнь. Жилищный кризис 2008 года был особенно тяжёлым для Флориды, и моя процветающая строительная компания внезапно оказалась на грани банкротства. На какое-то время нам пришлось прекратить всё новое строительство, и пару лет мы боролись за выживание на ремонтных работах. Мы с Фелицией были вынуждены продать собственный дом и переехать в небольшой кондоминиум, просто чтобы выжить. Я чувствовал себя неудачником, но Фелиция никогда не жаловалась. Её поддержка, как эмоциональная, так и финансовая, имела решающее значение для нашего выживания и наша жизнь начала возрождаться. И теперь у меня, возможно, никогда не будет шанса по-настоящему выразить ей свою любовь и благодарность.
В колледже мы оба пренебрегали церковью, но теперь долгой ночью я повторял все Аве Мария и Патер Ностеры моего детства, прося о чуде. Это было всё, что у меня осталось.
Должно быть, к утру я задремал, потому что меня разбудил тихий стук в дверь. Когда я бросился открывать, там стоял ещё один офицер береговой охраны. На мгновение во мне вспыхнула надежда, но торжественное выражение его лица быстро подавило её.
— Мне очень жаль, мистер Салазар, но было принято решение прекратить поиски выживших, — сказал он бесстрастным голосом.
— Но вы не можете этого сделать! — крикнул я. — Сейчас светло, и найти их будет легче. — Вы должны продолжать искать.
Он терпеливо покачал головой. — Г-н Салазар, у наших лодок есть специальный радар для поиска на поверхности воды, а у наших вертолётов есть инфракрасные сканеры для поиска тепловых сигнатур. Мы прочёсывали местность всю ночь — если бы там было что-то или кто-то, мы бы уже нашли.
Должно быть, у меня было упрямое выражение лица, потому что он продолжал: — Сэр, я расследовал множество взрывов лодок, но этот был одним из худших, которые я видел. Крайне маловероятно, что кто-то из двух пассажиров пережил первый взрыв и пожар.
Затем, увидев пепельное выражение моего лица, он потянулся, чтобы схватить меня за плечо. — Также крайне маловероятно, что кто-то из них страдал. Взрыв был достаточно сильный, чтобы разнести лодку на куски — ну, скорее всего, они ничего не почувствовали.
Мне хотелось кричать. Я хотел заставить их вернуться на воду и найти мою Фелицию. Я сам хотел умереть. Но я только стоял и смотрел в пол. Наконец я поднял на него глаза. — Спасибо, офицер, что сделали всё, что могли, — сказал я. Он пожал мне руку, повернулся и торжественно удалился. Я закрыл дверь и опустился на пол.
Не знаю, сколько я так пролежал, но вздрогнул, услышав ещё один стук в дверь. Когда я открыл её, снаружи стояли двое мужчин в форме. — Салазар? — спросил один из них. Когда я кивнул, он снова спросил: — Андрес Салазар?
— Да, — сказал я, — это я. — Кто вы?
Он сунул руку в карман и вытащил удостоверение. — Мы из департамента шерифа округа Цитрус. Мы хотели бы поговорить с вами о том, что произошло вчера в заливе.
— Ладно, — сказал я покорно, — заходите. — это было последнее, что я хотел сделать прямо сейчас, но я подумал, что наверняка должно было быть какое-то официальное полицейское расследование.
Мы сели в гостиной, и помощник шерифа спросил: — Где вы были, когда произошел «несчастный случай»?
Вопрос показался мне странным, и мне не понравилось, как он подчеркнул слово «несчастный случай», но я сказал ему, что был в комнате между завтраком и четырьмя часами вечера.
— Это шесть часов, — сказал он. — Что вы делали в своей комнате все это время?
— Я вздремнул, — сказала я, мое раздражение росло.
— Вы, должно быть, здорово повеселились прошлой ночью, — сказал он с ухмылкой. Я просто уставился на него.
— Кто-нибудь видел вас, когда вы «дремали», — сардонически спросил помощник шерифа.
Держа себя в руках, я сумел ответить: — насколько мне известно, нет. Я все время спал.
— Значит, нет никого, кто мог бы подтвердить ваше местонахождение между 10: 00 утра и 4: 00 вечера, верно, Сал-а-зар? — сказал он, растягивая слоги насмешливым протяжным голосом.
Я резко встал. Я уже слышал этот снисходительный тон раньше. Этого не случалось уже давно, но он все ещё обладал способностью задевать за живое.
Южная Флорида в значительной степени латиноамериканская; на самом деле почти 60% населения округа Дейд-латиноамериканцы, причем почти половина из них — иностранцы. Но по мере продвижения на север этот процент резко падает, и, особенно в сельских районах, нередко приходится сталкиваться с некоторыми из старых предрассудков. Но это не означало, что я должен был принять это.
— Что все это значит? Моя жена только что погибла в ужасном несчастном случае, а вы задаете вопросы, как будто я подозреваемый в преступлении! — Сердито сказал я.
— Это вы использовали термин «подозреваемый» — сказал другой офицер.
Это было последней каплей, настолько я был взбешен. — Офицеры, я знаю свои права и не собираюсь больше отвечать на вопросы без адвоката, — твердо сказал я.
Двое мужчин посмотрели друг на друга. Первый закрыл блокнот. — Полагаю, вы знаете, на что это похоже, сеньор Салазар.
— Похоже на гражданина США, который знает свои конституционные права, — огрызнулся я.
Он пожал плечами, и оба направились к двери. — Хорошо, тогда мы ждем вас и вашего адвоката завтра в офисе шерифа округа Цитрус в Инвернессе, — сказал он и вышел.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться, затем я схватил телефон и позвонил Хосе Паско, моему адвокату в Орландо. Когда я сказал его секретарше, кто звонит, она немедленно соединила меня. — Энди, — сказал он, подойдя к телефону, — мы все были потрясены, когда услышали эту новость. Примите мои глубочайшие соболезнования в связи с кончиной вашей прекрасной жены.
«Плохие новости не заставляют себя долго ждать», — подумал я.
— Именно поэтому я и звоню, Хосе. Я всё еще здесь, на курорте Парадизо, и только что два фанатика из местного управления шерифа допрашивали меня, как будто я подозреваемый в преступлении….