Introduction
Далеко-далеко, омываемый водами теплого южного моря раскинулся остров Лас-Лупанарас. До недавнего времени этот поистине райский уголок был неизвестен широкой публике и пребывал в забвении, почти заброшенности. Все население острова составляло от силы полсотни скудно живущих аборигенов, говоривших на нигде более не известном языке, напоминающем итальянский и испанский одновременно. Аборигены жили рыбалкой, собирательством и разведением некоторых видов экзотических растений, на большой земле не встречающихся. Никакого регулярного сообщения с цивилизованными местностями у Лас-Лупанараса не существовало, и чужаки появлялись здесь крайне редко, но принимаемы всегда были с неизменным радушием. Любой из островитян был готов разделить с неожиданным гостем кров и пищу, а также предложить ему любую из женщин в своем доме — будь то дочь, жена, сестра или даже мать. Так как островитянки были весьма красивы, чистоплотны и искусны в любви, гости редко выказывали недовольство здешними обычаями. Но если по случаю среди гостей оказывались женщины, местные ждали от них точно такой же приветливости по отношению к себе, что встречало понимание уже не всегда.
Когда-то давно кораблекрушение выбросило на Лас-Лупанарас семейную пару из далекой восточноевропейской страны. Их приняли, обеспечили всем необходимым и даже выстроили для них хижину в рекордно короткий срок. Первые дни муж и жена жили почти счастливо, насколько вообще могут быть счастливы люди, вырванные из привычного окружения и практически не имеющие шансов туда вернуться. Потом супруга начала жаловаться. Местные мужчины, особенно молодые, проявляли к ней недвусмысленный интерес и бывали крайне озадачены отказом. Муж попытался поговорить с Жуаном. Вообще у аборигенов не наблюдалось никакой видимой власти, каждый жил сам по себе, благо тропические условия и отсутствие каких-либо опасностей вполне это позволяли. Но Жуан — старый, сухой и жилистый, смуглый почти до черноты, с неизменной трубкой в зубах и вечно сощуренными глазами, был кем-то вроде местного старейшины. С ним советовались о сложных делах, к нему водили на лечение заболевших, к нему же обращались за разрешением изредка возникавших между местными споров, иногда он отправлял какие-то непонятные обряды.
Жуан выслушал его, сдержано улыбаясь и время от времени кивая, в продолжение всего разговора попыхивая трубкой, набитой каким-то местными корешками. Дым клубами поднимался к потолку хижины. Он был то сладковатый, то пряный, то горчил, временами от него начинала кружиться голова и путаться мысли, но в следующую секунду новый клуб приносил с собой отрезвление. Человек с большой земли то и дело сбивался, поглощенный не столько проблемами своей супруги, сколько мыслями о том, как одна и та же смесь все в той же трубке может быть такой разной.
Когда он закончил, старейшина снова улыбнулся и похлопал его по плечу, пообещав, что все будет хорошо, и проблемы кончатся.
День муж с женой провели спокойно. Наблюдая за занятой повседневными делами женщиной, он думал, что жизнь на заброшенном острове пошла ей на пользу. Его жена всегда считалась красавицей, но здесь она словно преобразилась. Талия стала уже, живот — идеально плоским, а грудь словно бы потяжелела и округлилась, прибавив не меньше пары размеров. Кожа приобрела красивый золотисто-коричневый оттенок, а движения стали неспешными, плавными и величественными. Перед сном, он трахнул ее три или четыре раз — с тех пор, как они оказались здесь, это стало для него обычным делом. Она принимала его жадно, быстро подмахивая бедрами и издавая громкие, чувственные стоны. Потом они заснули.
Он проснулся среди ночи от шума и сдавленных криков. Дернулся, пытаясь вскочить и с удивлением понял, что опутан по рукам и ногам. Было довольно светло — горели принесенные кем-то масляные лампы. Вокруг было много мужчин. Они были деловиты, но веселы. Кто-то сдержано посмеивался. На полу лежало несколько бурдюков с пальмовым вином.
Его жена, абсолютно голая, сидела на коленях у одного из местных. Она закусила нижнюю губу и закрыла глаза, а тот с довольной ухмылкой периодически припадал губами к ее шее, оставляя засосы, и грубо шарил обеими руками по роскошной груди, время от времени резко, с явным намерением причинить боль, дергая ее за соски. Жена коротко всхлипывала при каждом таком рывке. Пара совершала ритмичные движения, и он сразу понял, что его жену ебут. На ее лице застыла гримаса отвращения и обиды, но и без того он знал, что это происходит против ее воли — за годы брака их чувства друг другу не охладели. Чувствуя дикую, почти звериную ненависть к этим ублюдкам, он снова рванулся с лежака, пытаясь разорвать путы, вскочить на ноги. Но не преуспел. Кто-то заметил, как он дергается и засмеялся, показывая пальцем. К нему подошли, похлопали по плечу — на удивление мирно, почти ободряюще. В губы ткнулась горловина бурдюка с вином. Он сжал зубы и отвернулся.
Между тем, ебарь столкнул его жену с себя коротким, сильным толчком в спину. Она вскрикнула и упала на четвереньки. Он выпрямился — поблескивающий от соков член торчал колом! — и схватил ее за волосы. Принужденная развернуться, она ткнулась лицом в член насильника. Он потянул ее голову вперед, явно желая воспользоваться ее ртом. Женщина замотала головой и получила несколько чувствительных оплеух. Он бил ее и назвал шлюхой, брезгующей их гостеприимством, думающей, что ее жалкие дыры годятся на что-то лучшее, чем обслуживать людей, которые приняли их и дали им все. Его голос был монотонным, он словно совсем не чувствовал ярости. Но, тем не менее, угрожал ей, клялся, что если она не будет послушной и старательной, то он вскроет ей брюхо и бросит заживо подыхать на солнцепеке, и та же судьба ждет ее муженька. К нему присоединилось еще несколько местных, все с уже торчащими мощными пенисами, и они тоже лупили женщину раскрытыми ладонями наотмашь, оставляя на холеном теле синяки. Картина в свете масляных ламп была гротескной.
В конце концов, она расплакалась и взяла в рот. Сосала, давясь и всхлипывая, чувствуя как на грудь текут слезы и слюна, а на затылок давила неумолимая мужская рука, в лицо тыкались еще и еще члены, шлепали по ее щекам и лбу, столпившиеся вокруг мужчины отпускали грязные комментарии. Когда первый кончил, выплеснув солоноватое семя ей глотку и заставив все проглотить, она стала сосать следующему, а потом еще и еще. Она не знала, сколько членов побывало в ее рту и сколько спермы она выпила. Колени ныли, а челюсти вот-вот должно было свести от усталости. Ночь казалась бесконечной.
Она почти обрадовалась, когда ее вновь поставили на четвереньки. Ведомая все так же за волосы, она сделала несколько шагов и оказалась над лежащим на спине мужчиной. Уже почти без принуждения она опустилась на его член и начала двигаться. Спустя всего несколько мгновений, ей сильно надавили на плечи, заставляя податься вперед и вниз, и она почувствовала, как между ягодиц потекло что-то прохладное, жирное и маслянистое, а следом ощутила прикосновение к анусу. Никогда раньше у нее не было анального секса, но протестовать она не посмела, со страхом ожидая вторжения. К ее удивлению, боли не было. Мужчина слегка помассировал розочку заднего прохода пальцами, смазывая его неизвестной жидкостью, потом нажал членом, легко войдя в ее прямую кишку и почти сразу начав ритмично двигаться. Может быть, отсутствие боли и легкость проникновения объяснялись свойствами неизвестного вещества? Ее шпилили в два смычка, кончали в вагину и в задний проход, а потом сменялись новыми и новыми мужчинами. Она была уверена, что за эту ночь каждое из ее отверстий опробовали все мужчины острова.
Когда все было кончено, ее, почти бесчувственную, подняли на руки и поволокли к лежаку мужа. Уложили промежностью к его лицу. Он дико ругался и вертел головой, но ему со смехом зажали нос. А потом стали лупить жену по ягодицам. Давай, шлюха, весело кричали ей, давай, хуже будет, угости мужа, не вся же сласть тебе, давай, если не хочешь чтобы ощущать ее женский запах. Ощущение было двойственным — неловким, почти унизительным, и в то же время странно возбуждающим. Вика не очень знала, не то бежать в номер и приводить себя в порядок, не то продолжать разгуливать, как ни в чем не бывало. И пока она ломала голову, прогулка продолжалась.
В аквапарке, пока счастливые муж и дети носились по горкам, Вика, равнодушная к таким развлечениям, решила слегка пройтись в одиночку. Неподалеку торговали мороженым, и женщина остановилась, приглядываясь к лакомствам в ярких упаковках. Нагнувшись над холодильником, она вдруг почувствовала уверенный, хозяйский шлепок по заду. Чужая рука не только основательно припечатала ягодицу, но еще и задержалась на пару секунд, крепко ее сжав. Быстро развернувшись, Виктория обнаружила перед собой тощего черноволосого подростка в старомодных круглых очках, облаченного в широкие и длинные черные трусы с незнакомой женщине цветастой эмблемой спереди. Подросток лопотал что-то, откровенно на нее пялясь. Насколько позволяло судить ее знание английского, ей предлагали показать в действии волшебную палочку парня. Вика смутилась.
— Не здесь, — ответила она, убирая за ухо непослушную черную прядку и неуверенно улыбаясь. — люди могут увидеть.
Парень осклабился, закивал понимающе и вдруг ловко облапил Вику, ухватив ее за зад уже обеими руками и неожиданно крепко прижав к себе.
— Потом, ну, потом же. — жарко зашептала она, упираясь ладонями в грудь нахала и извиваясь всем телом в попытках вырваться. В ее бедро упирался внушительный бугор — палочка в самом деле была более чем нехилая, особенно если учесть общую астеничность парня.
«Не дай Бог дети придут или Сергей», — мелькнувшая мысль прояснила начавшее было туманиться сознание и придала сил.
— Потом, я сказала! — рявкнула женщина и, рванувшись особенно сильно, отскочила от чересчур навязчивого молодого человека.
Тот почесал затылок, озадаченно бормоча что-то себе под нос, но потом лицо его прояснилось. Он послал Вике воздушный поцелуй, и произнес что-то уже вполне отчетливо — кажется, обещал скорую и очень приятную встречу. После чего парень вальяжно удалился.
Вика осталась с испариной на лбу, прерывающимся дыханием, дрожащими ногами и, к ее собственному удивлению, сладко затяжелевшим низом живота. Бедро согревало воспоминание о недавнем упругом касании, а в голове крутились какие-то совсем глупые и недостойные мысли. Преодолевая неловкость и опасаясь еще во что-нибудь вляпаться, Виктория поспешила вернуться к семье.
Они прокатились на чертовом колесе и на водных лыжах, забрались в гору, сходили в экскурсию к небольшому, но очень красивому водопаду, пару раз перекусывали в небольших кофешках, чистых и недорогих, где все, тем не менее, было необыкновенно вкусным и выпили огромное количество прохладительных напитков. В какой-то момент Вике захотелось писать, и она была вынуждена удалиться в женское отделение аккуратного общественного туалета, случившегося как раз кстати. Сделав свое дело и промакнувшись туалетной бумагой, Вика неожиданно для себя самой задержала руку между ног. Накопившееся за этот безумный, совершенно ни на что непохожий день напряжение требовало выхода, благо в туалете кроме нее никого не было. Продолжая сидеть на корточках над утопленным в невысокий постамент в полу очком, она коснулась пальцем клитора и испустила легкий стон. Она планировала разрядиться по-быстрому вручную, но судьба распорядилась иначе. У входа в ее кабинку (а дверями она предусмотрительно не была снабжена) неожиданно появился человек. Он буквально возник как из воздуха, потому что не хлопка двери, ни шагов Вика не слышала. И что хуже всего, это был мужчина. Тощий очкарик смотрел на нее сверху вниз, победно ухмыляясь. Все те же обширные трусы с непонятной эмблемой гордо топорщились спереди. Вика подарила ему в ответ взгляд загнанного зверя. Было ясно, что надо сдаваться.
— Давай свою палочку, настойчивый, — вздохнула она. — уболтал.
Впрочем, скорее, это походило на дубину. Обсасывая солоноватую залупу, Вика чуть придерживала член у основания одной рукой, а другой ласкала себя, потирая бугорок клитора, и периодически запуская пальцы во влажные складки. Парень обхватил ее голову руками, но не грубо, а по-своему ласково, его пальцы, запущенные в волосы, доставляли какое-то дополнительное удовольствие. Время от времени он громко и восторженно произносил что-то по-английски, восхищаясь ее оральными способностями и подбадривая продолжать начатое дело. Эти вопли больше всего Вику и беспокоили — по ее мнению, не услышать их стоящие не так уж далеко муж и дети просто не могли. Как ни странно, эти мысли возбуждали еще сильнее, и первый раз Вика кончила раньше своего кавалера. Выпустив хуй изо рта и с чувством полупромычав-полувыдохнув что-то вроде: «Ммммммааааах!… « она на какое-то время погрузилась в нирвану. А придя в себя чуть было не решила, что ее страх сбылся — в помещении туалета появился еще один мужчина. Но это был не Сергей и не один из ее сыновей. Рыжий, веснушчатый парень с физиономией деревенского увальня был облачен в трусы с точно такой же, как у очкарика эмблемой. «Целая шайка», — подумала Вика. — «но как они входят? Ведь не могут же их не замечать!». Рыжий меж тем деловито спустил трусы.
Оснащен он оказался не хуже своего приятеля, который тем временем, подхватил Вику подмышки и поставил на ноги. Но лишь затем, чтобы сразу же загнуть ее в поясе и снова сунуть свой хуй в рот. Сзади пристроился рыжий. «Стыдоба-то какая», — мелькнула мысль. — «Они лет на двадцать меня моложе!». Рыжий по хозяйски ковырялся в ее пизде сначала двумя, потом тремя пальцами. Как-то так ловко у него получалось, что волны наслаждения захлестывали Вику. Доведя даму почти до умопомрачения рыжий облизал пальцы и наконец-то вошел в нее. Ребята легко поймали ритм, Вика вцепилась руками в бедра очкарика, чтобы не потерять равновесия и вся их троица заработала слажено, как единый организм. Вперед-назад, толчок-толчок, впервые в жизни Виктория Викторовна Загибина оказалась насажена на два хуя одновременно и ей это нравилось. Впрочем, рыжий оказался настолько хорош, и движения его хуя в пизде доставляли столько удовольствия, что Вика скоро забыла про второго партнера, выпустив его изо рта и принявшись стонать — все громче и громче.
Очкарик, впрочем, не расстроился. Взяв Вику за волосы, он развернул ее голову и принялся дрочить свой хуй, периодически шлепая им партнершу по лицу.