— Ой, тебе больно? Прости, пожалуйста, — запричитала Шушик. Я не мог ей ответить — и только прижимал к себе удивленную Гаянэ, уткнувшись в ее кудряшки. Ни одна безумная ночь моей юности не дарила мне такого фейерверка. И такого стыда…
— Что с тобой? — Девочки озабоченно лезли ко мне. — Тебе плохо?
Я взглянул на Гоар, и от ее понимающего взгляда мне стало вконец не по себе. Девочки озадаченно молчали. Впервые за все время между нами повисла тень неловкости.
— Ничего, Шушик. Все в порядке. Девочки, мне… Мне нужно заняться кое-чем… кое-какими делами, — выдавил я из себя и встал, стараясь не глядеть им в лица. В ушах у меня звенело.
За обедом неловкость не исчезла. Улыбки, шутки, смех почти не звучали за столом, и команда удивленно присматривалась ко мне. Кое-как дожевав свою порцию, я встал, извинился и ушел к себе. «До завтра все уляжется», думал я, «забудется, рассосется…»
Перед сном я проходил мимо девичьих кают и хотел пожелать девочкам, как всегда, спокойной ночи, — но дверь неожиданно оказалась заперта.
«Что такое? Они никогда не запирались…» До меня донеслись голоса, тревожные и возбужденные. Я узнал голос Гоар… Она говорила по-армянски; я почти ничего не разбирал, а то, что разбирал, не понимал.
С тяжелой душой я пошел к себе, думая о том, что не смогу заснуть. Раздевшись, я хотел погасить свет, — но вдруг раздался стук в дверь.
— Войдите!
Дверь открылась, и вошли четыре фигуры. Это были Гоар, Заруи, Нарэ и Гаянэ-Пташка. Они были в халатах, выданных им для сна.
— Девочки?.. Что… — хотел было спросить я — и осекся, увидев странную торжественность их лиц.
Гоар выступила вперед. Голос ее дрожал:
— Ты… Ты столько сделал для нас… Ты — наш спаситель. Если бы не ты, мы бы умерли или убили бы себя, не выдержав бесчестья. Ты…
— Гоар, ну зачем ты все это говоришь? — перебил я ее, но Гоар продолжала еще торжественнее:
— Ты готов поселить нас в своем доме, ты… Ты для нас — все. Мы ничем не можем отблагодарить тебя, и это мучит нас сильнее, чем… У нас ничего нет…
— Гоар!..
— …У нас нет ничего, кроме наших тел. Мы знаем, что это грех, но… неблагодарность — еще худший грех. Мы будем молиться, и Бог простит нас. Мы…
Замолчав, Гоар подошла ближе. Распахнув халат, она сбросила его. То же самое сделали другие девочки…
Передо мной стояли четыре обнаженные девичьи фигуры — самые прекрасные во всей Вселенной.
— Де… девочки, вы что! Что вы задумали?.. Оденьтесь сейчас же!.. — язык не слушался меня. Гоар подходила ближе, ближе, и Нарэ, Гаянэ, Заруи — за ней. На глазах у них блестели слезы, щеки их горели — им было стыдно…
— Гоар! Прекрати! Одевайтесь и идите спать! Девоч… — я замолк, потому что Гоар обняла меня, и губки ее стали щекотать мне шею.
Она трепетала, прижимаясь ко мне… и моя рука против воли поползла по гибкой спине, по ягодицам, ощупывая запретную наготу. Другие девочки обступили меня; по мне заскользили нежные руки и губы, обволакивая паутиной прикосновений — все настойчивей, и смелей, и нежней… с меня сползла рубашка, затем майка, панталоны…
Я упирался и протестовал до последнего. Я делал все, что было в моих силах, и даже больше, — но…
Стоило им коснуться меня, прильнуть ко мне, ощутить близость — и волна женской нежности, первозданной и могучей, прорвала стыд, страх и все на свете. Девочки отдались ей без памяти, выплескивая всю душу, всю сладость своих тел… Они обожали меня, они плакали от своей любви, необъятной и бездонной, как ночной океан, и тонули в ней, — и я тонул вместе с ними.
Меня уложили в постель. Закрыв глаза и бормоча бессвязные протесты, я чувствовал, как мою кожу обжигают голые девичьи тела, льнущие ко мне со всех сторон… Минуту спустя я уже не мог ничего говорить — и только корчился под руками и губами, исторгавшими из меня искры блаженства.
Девочки не имели никакого понятия о том, как и где нужно ласкать мужчину. Они ласкали меня, как им подсказывало их чувство, — и от этой безоглядной нежности я выл, кричал и извивался, как угорь. Они обцеловывали и облизывали меня сверху донизу, как котята; гладили меня, щекотали, мяли, обнимали, прижимались ко мне, терлись об меня, обвивали меня, как лианы…
Гоар и Заруи пристроились у моего лица, нежно придерживая его ладонями, и вылизывали, выцеловывали в тысяче мест сразу; Нарэ и Гаянэ занимались моим телом — гладили его, лизали, щекотали язычками и терлись об него мягкими грудями, вминаясь в меня, как в масло. Открыв глаза, я видел свисающие соски Гоар и Заруи, их взгляды, мутные от нежности, и водопады черных волос, щекотавших мне кожу; изнемогая от похоти, я закрывал глаза — и вился ящерицей под ненасытными руками и губами…
В этих ласках было столько жгучей искренности, что никакие изыски моих прежних любовниц не могли сравниться с ними. Чья-то рука проникла мне между ягодиц, другая рука нежно взяла мошонку… влажные губы нашли мой детородный орган, облепили его лавиной поцелуев — и…
— АААААААА!.. — я рвался на сладкие клочки, обхватив два тела, льнущих ко мне. — ААА! ААА! ААА!.. — Девочки, забрызганные моей спермой, замерли, а я метался, сгорая между ними.
«Вот и все. Я не буду их сношать. Вот и все. Не будет разврата. Не будет…» — носилось у меня в голове. «Вот и все» — хотел я сказать им, и не мог, и только прижимал чьи-то тела к себе — не понимая, чьи.
Кто-то снова лизал мне живот, бедра и ноги; чьи-то руки обвили меня, и два жадных язычка забрались мне в уши. Мои любовницы не понимали, что можно поставить точку, и у меня не было сил объяснить им это. Близость дурманила девочек, их темперамент проснулся во всей своей силе, и они неистово ласкали меня, распаляясь с каждой секундой. Я изнемогал от бессилия и благодарности, бессловесной, как у зверя; мои руки путешествовали по девичьим телам, мяли тугие грудки, щупали сосочки, набухшие, как орешки, трогали влагу между ног…
Девочки начинали задыхаться от желания. Их поцелуи снова влили силу в мой отросток, и он окаменел, как пика. Не соображая, что делаю, я схватил ближайшую фигурку – это оказалась Гоар – прижал к себе, прильнул к ее губам, проник языком в горячую глубь рта… Гоар билась в моих руках, а я твердил себе — «не сношать ее, не сношать» — и целовал, целовал, не давая ей вздохнуть. Кто-то тронул мой горящий кол, погладил, лизнул его – и я набух, сгорел и разорвался прежде, чем успел оторваться от Гоар и закричать.
Излившись ей на бедра, я рухнул без сил, уткнувшись в чьи-то шелковые волосы.
…После этого оргазма, четвертого за день, я не мог ни двигаться, ни говорить, ни думать. Я лежал с закрытыми глазами, прижимая к себе Гоар и Гаянэ, как плюшевых мишек; руки Нарэ и Заруи скользили по мне, вгоняя в нирвану… Я успел подумать, что нельзя оставлять девочек неудовлетворенными, я никогда так не делал, — и тут же понял, что не смогу подняться.
— Люли, когда ты сделаешь Это со мной? – спросила Гоар. «Люли» — так они называли меня, переделав мое имя — Льюис — на турецкий лад.
— С тобой?..
Я едва мог шевелить губами.
— Мы бросали жребий. Выпало мне. Я первая. Потом – Нарэ, потом Гаянэ, потом Заруи…
— А где другие девочки? – задал я самый идиотский вопрос, который только мог задать.
— Они в каюте. Мы не взяли их с собой. Они маленькие, им еще нет пятнадцати…
— А вам сколько? – задал я не менее идиотский вопрос.
— А нам всем — по пятнадцать… Люли, ты сделаешь Это с нами? Люли?..
Но я уже провалился в черную дыру без мыслей и чувств.
Пишите отзывы по адресу:
4elovecus@rambler.ru