Посвящается любви во всех её проявлениях 😉
Как говорится, что такое «не везёт» и как с этим бороться?
На этот раз, мне не свезло конкретно. Конечно, есть теперь, что вспомнить, но страшно, братцы, вспоминать. Мы с друганами были на охоте — меня, как лоха, ободрал медведь-шатун. Не стану объяснять, как зазевался, скажу лишь, что остался жив.
Я — мужик не мелкий, но и медведь был не заморыш — мы разошлись не полюбовно: я ему ухо прокусил, он — разорвал мне правое бедро. Медведь сбежал, я полежал и вскоре егерь взвалил меня на своё могучее плечо. Я потерялся вместе с кровью, в лесу, очнулся — в операционной, на столе.
В нашем забытом богом городишке больничка неплохая, но не без изъяна — в ней тьма бабьЯ. Итак, в глазах — туман. Вокруг движуха, резкий свет. На людях — белые халаты, да не, какие люди… По голосам понятно — бабы. Одна из них, такая каланча, плывёт в моём неоновом тумане и глючным эхом говорит:
«Когда оперируешь мужчину, чувствуешь себя ветеринаром.»
Валяюсь три недели, швы уже сняли. Скучно так, что даже зевота — развлечение. Кругом народ совсем не в моём вкусе, курю по пачке в день — от неча делать.
Она вошла в палату рано утром и приказала мне на выход — я встал и нехотя отправился за ней. Я раньше её видел, и — нередко: она всё время шастала по коридорам и палатам, и перед ней все мерзко пресмыкались. Когда дошли, она ворочала ключом в замке, а я читал на двери: «Заведующий хирургическим отделением. Кандидат медицинских наук. Долгорукая Юлия Святославовна» — Язык сломаешь об такое погоняло — подумал я, вошёл за ней и сел на стул.
Она прошла к столу, взяла с него рентгеновские снимки, и говорит:
— Спусти штаны к коленям.
Я спустил.
— Садись.
Я сел. Скучища — стал разглядывать её. Такая длинная, поджарая бабёнка, лет тридцати. Мордашка, правда, ничего, стихами говоря — с классическою правильностью черт и бледно-голубыми, рыбьими глазами. Взяв со стола тот снимок, что побольше, она неспешно развернулась и прошествовала с ним к окну. Её белёсые, абсурдно перерощенные космы, висящие вдоль её царственной осанки в виде толстой, слабозаплетённой косы, болтались чуть не до колен.
Вернувшись от окна, она сложила снимки стопкой на столе и и подойдя ко мне присела. Стянув мои портки с трусами ещё ниже, она схватилась за моё бедро и стала тщательно исследовать рубец. По ходу дела, докторица кладёт ладони по бокам моей ноги и говорит:
— Напряги мышцы!
Я — напрягаю, и её рука, естественно, вминается в моё хозяйство. В эту секунду дверь открылась и в кабинет зашёл мужик в халате. Картина маслом, на которой она мне собирается сосать и для начала запихала руку в пах — великолепно! Мужик проникся, покраснел и бодро вышел, метнув в меня ревнивый взгляд.
— Чё, не даёт? — подумал я и усмехнулся вслед ревнивцу.
Бабёнка, проводив ушедшего задорными глазами, вдруг наклонилась и поцеловала мой багровый шрам. Тщеславно глядя на него, сказала:
— Прекрасная работа, хоть на конференцию вези!
Мне было неприятно — я непроизвольно дёрнулся. Врачиха заинтересованно взглянула — сначала мне в глаза, а после — между ног. Поверьте, для любой бабищи, я — очень даже лакомый кусок: во мне почти два метра роста, в плечах — косая сажень, плюс — сто десять килограммов крепких мышц. Я не мордоворот, к тому же, хер мой, даже и в отключке — впечатляет.
— Я хорошо тебя заштопала, крепыш! — вставая, докторица развернулась и брезгливо отёрла свои губы антисептической салфеткой.
— А, ветеринар! — я вспомнил фразу из операционной.
Я разозлился. Чувствую — встаёт. У меня часто так бывает: от злости — долгий, злой стояк. Безотносительный. Ну, думаю, пора прикрыться! Привстал, натягиваю шмотки — бабёнка глянула и засекла. Поняв мой член превратно, она самодовольно улыбнулась и начала изысканно «покручивать хвостом», попутно изучая документы.
Я, если бы не злился — засмеялся. Она, походу, и не сомневалась, что я уже её поклонник. А, чёрта с два!!! Мне похеру мороз — я вообще над схваткой. Мне бабы сроду не блазнили, по той, всего-лишь-навсего, простой причине, что я природный, рафинированный гей. И эта чопорная швабра с бледным ворсом напрасно расточала свои чары на совершенно нечувствительный предмет. Я не комбайн и не пассив, я стопроцентный, непреклонный, категорический актив.
— Ну, что набычился, молчун? Небось, скучаешь там, в своей палате? Я заприметила тебя давно и — странный случай! — на меня напала редкостная блажь: тебе, поверь, неслыханно и несказанно повезло: я бы не прочь с тобою поразвлечься. Меня порадовать — задача не простая, но так и быть я дам тебе сегодня шанс исполнить мои женские капризы. — она, красуясь, встала и одарила меня снисходительной улыбкой.
Злорадно предвкушая сногсшибательный эффект, я выдал: