ближе к предполагаемой атаке.
Наконец, ко мне подошёл руководитель технической группы Raytheon.
— Мы не можем уйти с мёртвой точки. Мы можем предложить только две вещи. Во-первых, необходимо выключить все зараженные устройства и полностью обнулить их программные системы, включая все периферийные устройства. Затем мы загрузим программное обеспечение, которое чистое, загрузим его и протестируем. Но это трудоемкий процесс, и даже в этом случае мы не можем быть уверены, что новая система не будет заражена также как до этого.
Я покачал головой и разочарованно повернулся к Эстер.
— Мы можем попробовать это, но я не думаю, что мы сможем завершить работу прежде чем в Израиле снова наступит полночь. Кроме того, мы не можем так долго отключать всю систему защиты Димона. Что, если атака наступит раноне вовремя?
Она выглядела побежденной, и я чувствовал, что проигрывал. Я снова повернулся к людям Raytheon.
— Есть ли еще идеи, что мы можем предпринять, какая-то процедура проверки ошибок, которая распознала бы проблему и остановила вирус?
Бедный парень виновато покачал головой.
— Когда система была разработана, возможность вируса никогда не рассматривалась. Теперь эта проклятая болезнь заразила всю систему, и у нас просто нет противоядия, чтобы убить его, или вакцины, чтобы вылечить его.
Я начал говорить, но слова застряли у меня в горле, когда мне в голову пришла идея из далекого прошлого.
— Оспа! — заплакал я. Когда он в замешательстве посмотрел на меня, и я продолжил.
— С оспой борются прививкой от оспы, толлько более слабой формой заболевания. Возможно, мы не сможем убить вирус, но что, если мы заразим систему другим, своим вирусом? — сказал я с нарастающим волнением.
Группа скептически посмотрела на меня.
— Послушай у нас есть вирус, который заражает систему «Патриот» и заставляет ее выдавать неверные данные о целях, данные, которые отличаются ровно на +1, 492 градуса? Что, если мы напишем второй вирус, точно такой же, как Al Andalus, за исключением того, что наша версия заставит «Патриот» наводиться на — 1, 492 градуса? Разве они не компенсируют друг друга, — сказал я.
Программисты начали спорить между собой, горячо обсуждая идею. Через двадцать минут ко мне снова повернулся руководитель группы.
— Некоторые из наших ребят думают, что это может сработать, но остальные сомневаются. Откуда мы знаем, что два вируса не вызовут более серьезной проблемы? Откуда мы знаем, что они могут взаимодействовать, и существовать одновременно? Мы даже не знаем, можем ли успешно «заразить» систему «Патриот» второй раз. У нас не будет времени проверить это должным образом.
— Послушайте, ребята мы уже знаем, что оригинальный вирус очень заразен и, вероятно, будет очень эффективным. Если мы создадим вирус, идентичный первому, за исключением изменённых значений, он должен заработать. У нас есть другие варианты? — сказал я.
Было еще много дискуссий, но, в конце концов, группа неохотно признала, что создание антивируса Аль-Андалус было лучшим шансом, который у нас был. Они приступили к созданию антивируса, тщательная проверка и перепроверка, чтобы убедиться, что все, кроме нужных значений, абсолютно идентично.
Пока они работали, Эстер схватила меня за руку и обеспокоенно посмотрела на меня.
— Ты уверен, что это сработает, Томас? Если ты ошибаешься…
Я посмотрел на нее и внезапно почувствовал те же эмоции, что и в старшей школе, когда хулиганы напали на Джинни. Я верил в это и не собирался отступать.
— Это правильный шаг, я уверен в этом, — яростно ответил я.
Она посмотрела мне в глаза на мгновение, а затем сказала: — я верю в тебя.
Следующие несколько часов были напряжёнными. Одни члены группы проверяли и перепроверяли антивирус, в то время как другие договорились передать код техническим специалистам на местах в Израиле. Израилетяне, в свою очередь, были настроены «повторно заразить» системы «Патриот», а затем протестировать их, чтобы убедиться, что антивирус сработал.
Между тем, когда часы приближались к полуночи в Тель-Авиве, мы с Эстер проводили время, казалось бы, на бесконечных встречах с десятками людей, все из которых очень скептически относились к нашему плану. Наконец мы вернулись в кабинет директора, где после долгих, а иногда и жарких споров, он посмотрел на своих коллег из власти и сказал: — Если кто-то еще не готов предложить другое решение в следующий час, давайте прекратим разглагольствовать и начнем действовать.
Было очевидно, что остальные не довольны, но у них не было другого выхода. После того, как встреча закончилась, директор подошел ко мне и Эстер и сказал тихим голосом:
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, ради всевышнего.
Я не мог ничего сказать, поэтому просто кивнул, и директор, казалось, принял это. Он сделал нам знак.
— Хорошо, тогда вы двое уже проехали на этой лошади так далеко, вы заслуживаете того, чтобы довести это дело до конца. Пойдемте со мной.
С этими словами он провел нас на крышу здания, где ждал вертолет с выключенными двигателями. Мы поднялись на борт, и птица тут же взлетела. Я никогда раньше не летал на вертолете и находил это довольно нервным, но Эстер нисколько не волновалась. Это снова напомнило мне, как мало я о ней знал.
Через несколько минут я выглянул в окно и увидел безошибочную форму нашего пункта назначения: Пентагон. Я никогда раньше не был в Пентагоне. Вскоре мы приземлились на одной из вертолетных площадок, и нас сразу же провели вглубь внутренних помещений командного центра США. Вооруженный охранник ждал возле невзрачной двери, и когда мы подошли, он открыл ее и пригласил нас внутрь. Комната, в которую мы вошли, представляла собой длинный прямоугольник. Большую часть центра занимал большой овальный стол. Сиденья были расположены напротив огромного монитора с плоским экраном, который занимал стену в дальнем конце комнаты. За столом сидело больше генералов, адмиралов и других высокопоставленных чиновников, чем я когда-либо видел в своей жизни.
Нас с Эстер пригласили к одному из стульев, стоявших вдоль боковых стен. В другом конце комнаты я заметил директора, который приказал мне ехать в Ок-Ридж. Он быстро отвернулся, когда увидел, что я смотрю на него.
Через несколько минут свет погас, и все повернулись к гигантскому плоскому экрану. Сначала единственный свет исходил от двух индикаторов времени в нижней части экрана. На одном был изображен Вашингтон, округ Колумбия, на другом — Тель-Авив. Эстер с тревогой прошептала: «В Израиле почти полночь!»
Внезапно большой экран начал показывать вид на землю, но я не мог понять, что я видел. Затем экран мигнул, и внезапно снова появился тот же вид, на этот раз с «нормальной» ориентацией север-юг. Я мог видеть линию огней, которая, казалось, очерчивала берега океана, а также были скопления огней и из других городов.
Затем на экране появились линии, обозначающие национальные границы, а вокруг крупных городов появились круги с названиями. Я понял, что смотрю вниз со спутника на весь Ближний Восток в ночное время. Внезапно экран увеличился, затем увеличился еще больше. Теперь все, что я мог видеть, это то, что казалось огнями маленького городка в пустыне, рядом с которым проходит шоссе. Подпись гласила: Димона. «Слишком близко», — раздался голос, и тогда показалось, что мы карабкаемся сквозь атмосферу. Теперь я мог видеть побережье Средиземного моря в северо-западном углу экрана и темную область на востоке. «Это Мертвое море», — прошептала мне Эстер, указывая на фотографию.
«Немного подальше, пожалуйста», — сказал голос, и внезапно мы смогли увидеть весь Израиль и части соседних стран. «Хорошо. Мы приближаемся к 24 часам «, — сказал бестелесный голос, и внезапно Эстер очень крепко сжала мою руку. Экран мог выглядеть как какая-то презентация для СМИ, но ее беспокойство напомнило мне, что там внизу были настоящие люди.
— Смотри на север и северо-восток,…