В этом много детского, я понимаю; мы — дети, которым разрешили играть во взрослые игры и остаться при этом детьми. Иногда после такого спорта мы вдруг прыгаем друг другу в обьятия, всегда чувствуя нужный момент, — и начинается «обычный» (то есть очень бурный) секс…
Но самое большое удовольствие — смотреть на оргазмы друг друга. Главное, что ты сам в этот момент кончаешь — и любимая смотрит на тебя, и сама кончает — и ты смотришь на нее, и вы друг перед другом в полной обозреваемости, с раскинутыми ногами, и вас ничего не смущает, не сковывает — вы только радуетесь друг за друга и изнемогаете от радужных волн. Это — совершенно особенное удовольствие, немного стыдное… и такое интимное, что нам пришлось расти до него без малого три года. Очень трудно описать его: в этом показном оргазме друг для друга есть доля спектакля, и ты возбуждаешься не только от ласк, но и от зрелища, и от сознания, что ты — избранный зритель, допущенный на этот спектакль… Любимая ласкает себя, но делает это ДЛЯ ТЕБЯ, и ты делаешь это ДЛЯ НЕЕ, — это и есть главное.
Иногда бывают и одиночные спектакли. Располагаешься на полу, как на арене, а любимая – по-турецки в кресле, как в царской ложе, — смотрит на тебя с интересом, дразнит тебя, а ты трешь окаянный отросток, урчишь и плюешься спермой. А она тебя фотографирует в этот момент. Или ты ее…
***
Звоню в дверь; Дашка открывает… не выскакивает на лестничную клетку виснуть мне на шее, а прячется под дверью — верный признак того, что она либо расстроена, либо голая. (Впрочем, однажды она выскочила голой обнимать меня — на глазах у соседки, поднимавшейся по лестнице. Ойкнула, пулей влетела в дом — и еще полдня после того горела и прятала глаза).
…И точно: стоит голая, личико светится, глазки сверкают, в руке – кисть; живот, бедра, нос, лоб, волосы, руки по локоть — в разноцветных пятнах. Она уже привыкла работать голой и вытирать руки о самое себя. Раньше она вытирала их об одежду, хоть рядом лежала тряпка, — никак не могла избавиться от этой привычки (творческий процесс превращает ее в лунатика), перепортила целый ворох красивых шмоток — пока наконец не пришла к этой идее. Эврика!
Я вошел, увидел пачкулю Дашулю и задрожал. По дороге мечтал о сеансе парного рукоблудия, но, увидев это перемазанное чудо, срочно и немедленно возжелал его:
— Девушка! Можно вас изнасиловать?
Даша удивилась. Работа поглощала все ее существо, и я обычно считаюсьс этим. А если нет, значит, на то — сильные причины, и нужно пойти навстречу…
— Что, прямо сейчас?.. Извините, челодой моловек, что не обнимаю вас: боюсь запачкать вашу репутацию. Ыыыы! — она ткнула перемазанной пятерней мне в лицо, и я отшатнулся. — Ага! Страшно?
— Аж жуть. А кто это тут такой голый и разноцветный? под ногами путается? — Я чмокнул Дашку в пересохшие губы.
— Да так, всякая мелочь пузатая…
— Как, уже пузатая?! — с притворным ужасом возопил я, — Когда?
— Ну, ну, не строй из себя пошляка, ты не такой. А я, — Дашка была странно взволнована, — а я тут девушек из тумана добываю… Да, так как вы — серьезно? Насчет изнасиловать?
— О! Серьезней некогда — ответил я, чувствуя, как от одного взгляда на ее голенькую фигурку у меня в паху оплывает сладкая свеча.
— Ну тогда — прошу. Секс-услуги на дому, — Дашка, испугавшись, что ее шутка может быть обидной, порывисто чмокнула меня в щеку, и повела за руку в комнату. Там стоял мольберт, но рисунок не был виден мне. — Вот она я, в вашем распоряжении…
Совесть у меня была неспокойна — нехорошо отрывать гения от творчества, — но секса хотелось так, что звенело в ушах. Я обнял Дашку за попу…
— Ррраздевайтесь! — сказала Дашуня тоном врача на медосмотре, и сама хотела стащить с меня брюки с трусами, но опомнилась — вспомнила про грязные руки. — Ай! Чуть каку не сделала. Ну, чего у тебя такая бестолковая жена?
— У меня самая замечательная жена, — сказал я проникновенно, ибо прочувствовал эту истину, как никогда.
— Ну… конечно, не без некоторых достоинств… — кокетливо соглашалась Даша, и когда я разделся догола и дрожал от предвкушения, сказала:
— Садись-ка вот сюда. Вот так, — ласково усадила меня Даша, — я залезу на тебя, как кенгуренок, хорошо? А то ноги — самая чистая моя часть. За спину не поручусь. А диван-то у нас красивый, жалко пачкать…
Я потрогал Даше киску. Мокрая, хоть и не капает, как бывало нередко. Удивительно: когда возникают такие ситуации (это случается редко, но все же) — капризному мужику-гедонисту нужен срочный, безотлагательный секс — киска у нее мокреет, как по заказу, хоть ей самой никакого секса не хочется, и она отдается только из любви ко мне.
Дашуня залезла на меня, сидящего, заботливо сказала — Так, где у нас тут герой дня? — взяла «героя», стоящего колом, и ввела в себя. Герой скользнул в нее, как по маслу — киска вымокла безотказно, — Дася глянула мне в глаза, улыбнулась, радуясь моему удовольстию, обвила мне шею, прижалась щечкой и зашептала на ухо:
— Вот так, вот так мы сделаем нашему мальчику. Усталый мальчик, голодненький, изголодался на работе… — нежно покачиваясь тазом на моем члене. Раз, другой, и еще, и еще — и я стал тонуть в ее нежности…
Вдруг меня охватила эйфория восторга, благодарности, любви — захотелось взлететь, умчаться с Дашкой на члене в космос, в никуда, в страну сказок и снов, — и я вскочил, ухватив Дашку за попу — она вскрикнула — стал ее неистово целовать и кружиться с ней по комнате. Дашка ухала, смеялась и пищала — «ты что? и-и-и-и-и… уууух!», а я кружил и кружил ее, насаживая попку себе на член… подбежал к зеркалу — «Смотри, какие мы красавцы!» Дашка фыркала и отворачивалась — «я стесняюсь»… Потом — к окну: «Давай взлетим?» — «Давай!» — и тут я почувствовал, что кончаю, и поскорее плюхнулся на диван, и изо всех сил вдавливал в себя Дашку, чтобы сплавиться с ней как можно тесней…