— Попробуй, возьми! Мне кроме дочки терять нечего. Тронешь её, жизни не пожалею, уйду по «чёрной дорожке» вглубь, укажу на тебя ведьме болотной. Что тогда запоёшь? Убирайся туда, откуда выполз!
Вскорости «чёрный» со двора вышел. Остановился у калитки и тихо вроде сказал, да все вокруг услышали:
— Я вернусь. Тут твоя жизнь и кончится.
И ушёл. А до меня на следующий день только дошло, что не так мне в человеке этом показалось. Сила большая в том человеке чувствовалась. Только, – бабка чуть понизила голос, – тёмная это Сила, Димка, была. Страшная. С такой повязаться – сожжёт тебя изнутри и золы не оставит. Ну, да ведь ушёл уже. Значит скатертью дорога. Посудачили о нём, конечно, день другой, да и забыли. Жизнь дальше пошла. Людмилка, мать Оксанкина, выросла, вышла замуж. И зажили они хорошо. Только детей никак завести не могли. Ездили по больницам разным, да всё зазря. А время-то рожать вышло, считай. Тридцать шестой Людмиле пошёл. Она уж к бабкам, к знахарям кинулась. И один ей как-то помог. Забеременела, родила Оксанку в положенный срок. Радость большая для них всех была.
Вот посреди этой радости и объявился в их двор знахарь, что рождению поспособствовал. Мария-то, как увидала его, словно мёртвая сделалась. Поняла, кто ребёнку родиться помог, и у кого теперь власть над её внучкой. «Чёрный» это был, Димка. И вот ведь: тридцать лет с лишком прошло, а он и не постарел. Всё такой же. Словно вчера из деревни уходил. Мария-то после того и месяца не прожила. Сгорела как свечка. А Оксанка … Ну, ты сам видишь.
— Погоди, бабушка. – Схватился за голову Димон. – Я что-то ничего не понимаю.
— Головой думать не пробовал? – Неожиданно рассмеялась бабка. – Вместо …
Она чуть кивнула головой в сторону Димкиных ног.
— Ой! – Заливаясь краской, Димка поспешно развернул ноги под стол и сложил руки на хозяйстве.
Мысли Димкины и правда больше о другом были. Стояк, вдруг без причины возникший у него во время разговора, мучил уже последние полчаса. Да так, как никогда в жизни. Джинсы едва не рвались, смазка, похоже, как с худого крана капала. Фиг с ним. Не до того сейчас.
— Нет, правда. – Димон не отстал от бабки. – Кто этот «чёрный»? Колдун? Какая над Оксанкой власть? Она что не по своей воле так с пацанами? И я не по своей воле к ней прилип?
— Не по своей, конечно. То и худо. – Вздохнула бабка. Поднялась, швырнула в помойное ведро погасший окурок. – Вот что, Димка. Надо мне сегодняшнюю ночь одной в доме побыть. Ступай-ка сейчас к Надюхе, стукни в окошко. Она с мужем в разводе, одна живёт, место есть. Скажи, Егоровна просила внука до утра приютить по соседски.
— Я может лучше на чердаке или в сарае? – Заартачился Димон.
Идти к соседке совсем не хотелось. Надя, молодая бабёнка лет двадцати пяти, постоянно поддразнивала Димку. Причём шутки её обычно были на известную тему и лишней скромностью не отличались. Была б она ровесница, ещё бы кто кого, а тут взрослая женщина. Димон, не зная как себя вести и что ответить, мялся, а Надька, знай себе, скалила зубы. И это днём. А что будет, когда он к ней ночью под окно припрётся? Со свету сживёт своими подначками.
— Делай, что велено. – Старуха сердито глянула на него. – Бабка худого не присоветует. А что не понял из слов моих, завтра растолкую. Сейчас на то времени нет. Ночь, гляди, уж на утро поворачивает.
На утро, не на утро, а на улице темень была, хоть глаза выколи. Проходить к Надькиному дому улицей, где хоть издали, но худо-бедно подсвечивал фонарь, Димка не рискнул. Ну, на фиг, ещё увидит кто. Попёрся тропкой через дыру в заборе. На соседском участке, не разглядев впотьмах дренажной канавки, запнулся и, взмахнув руками, улетел в заросли ядрёной крапивы. Взвыл так, что собаки отозвались, бабушку добрым словом помянул. Выбрался кое-как на тропку и, тряся обожжёнными руками, прошлёпал к дому. Стучать, как оказалось, нужды уже не было. В распахнутое окно, прижимая к груди простыню, выглядывала Надежда.
— Ой, какой гостюшка пожаловал. – Певуче протянула она. – Давнее-енькоко мне такие молодые, да красивые ночью под окошко не бегали. Что ж заранее-то не сказался? Я бы свет в окошке оставила, а может, и сама под сиреневый кустик встречать вышла.
Ну, началось! Теперь пока ноги вдоль и поперёк не вытрет, не успокоится. Димон, глядя под ноги, сердито молчал. Вывернуться, ответив подколом на подкол, срезать языкастую бабёнку опять не получилось. Не хамить же, в самом деле, человеку, у которого ночлега просишь.
— Да ты хоть ближе подойди, не съем я тебя. Вот ведь кавалер пришёл: ни слова сказать, ни к окну подойти. – Звонко расхохоталась Надежда. И уже серьёзней спросила. – Случилось чего?
— Нет. – Мотнул головой Димка. – Просто бабушке сегодня ночью одной в доме надо побыть. Ну, а я без крыши над головой остался. Вот она меня сюда и послала. Попроситься.
— Вон что. Егоровна, говоришь, послала. Хм-м … Ладно, заходи. Такому хорошенькому разве откажешь? – Надька, явно дразнясь, лукаво глянула на парнишку. – Тебе дверь открыть, как гостю дорогому или через окно, сразу в спаленку?
— Да мне всё равно. – Смущённо передёрнул плечами Димка.
— Раз всё равно – забирайся. – Надюха чуть отступила назад. – Чего зря туда-сюда топать?
Крепко вцепившись в высокий подоконник, Димон подтянулся, упираясь ногой.
— Давай. – Надежда ухватила его за плечо, помогая залезть. – Эй! Держись!