Добравшись до дивана, устраиваешься рядом с ним, не затрудняя себя тем, чтобы залезть на него. Да и вряд ли у тебя получится… Что-то говоришь, потом начинаешь петь.
Im Eissturm verklingt dein Hilfeschrei…
Niemand hort dich… Niemand sieht dich…
Im Eissturm kampfst du ganz allein…
Jeder friert hier… Jeder verliert hier…
На фразе «Никто не слышит тебя» подозрительно заикаешься. И снова что-то говоришь. Приходится подойти поближе, чтобы разобрать, что именно. Делаю это как можно тише.
— У них есть уши, но они не услышат, потому что ты ничего не скажешь… Я всё поставилна карту. Они не услышат… Где?! Где правда?!
Твои крики эхом разносятся по моему дому.
Dein Echo zerschlagt meine Wand!
— Не кричи!
Не слушаешь. Голова сейчас просто треснет пополам.
Allein! Allein! Wo ist Wahrheit?!
Падаю рядом с тобой на колени. Закрываю тебе рот рукой. Вырываешься, кричишь. Сколько же ты выпил? Сейчас уже сложно сказать. Да думаю, ты и сам не вспомнишь. Хватаю тебя за руки и прижимаю к себе. Пытаешься меня укусить, но тебе в таком положении делать это весьма неудобно, поэтому затихаешь. Начинаешь плакать. Давид, ты же большой мальчик, а ведёшь себя как ребёнок. Хотя, все взрослые по сути те же дети. Отпускаю тебя, поворачиваешься ко мне и утыкаешься лицом в моё плечо.
— Дави, тебе грустно?
Мотаешь головой. Обнимаешь меня и уже не плачешь, а тихо смеёшься. На щеках ещё не высохли слёзы, а ты смеёшься. Вот такой Давид. Что-то пьяно шепчешь.
— Дави, может, поспишь?
Уже второй раз позволяю себе тебя так назвать. И ты, по-моему, не против.
Поудобнее устраиваешься у меня на плече и замолкаешь. Сначала не врубаюсь, потом доходит, что ты спишь. Сижу так ещё некоторое время, но на полу холодно. Аккуратно освобождаюсь и переношу тебя на диван.
— Хочу…
Тянешь во сне. Улыбаюсь. Интересно, чего же ты хочешь? Шепчешь что-то ещё. Неслышно.
— И вправду милый…
***
Ты просыпаешься окончательно уже вечером. Сначала долго не можешь понять, где находишься. Потом понимаешь и пугаешься ещё больше.
— Что я здесь делаю?
— Пить меньше надо.