— Нет, — спокойно отзывается Эдик, глядя мне в глаза. — Не хочу.
Вот черт! У другого сейчас бы от предвкушения забилось-застучало сердце, а Эдик… Эдик: «не хочу»… впрочем, зная Эдика, я не очень удивляюсь его отказу… не удивляюсь, и всё равно… всё равно мне становится любопытно — мне хочется услышать, как он объяснит свой отказ.
— Значит, не хочешь… хорошо, давай сделаем вид, что я твой ответ не расслышал. А почему ты не хочешь — я могу это знать?
— Виталий Аркадьевич, нет же никакой логики, — Эдик, говоря это, спокойно улыбается. — Судите сами: вы утверждаете, что от меня ничего не потребуется, и в то же время называете в качестве бонуса более чем приличную сумму… так не бывает! Сумма, вами названная, никаким образом не соответствует вашему же условию «ничего не потребуется делать»… следовательно, зачем обещать то, что не имеет под собой никакой логики?
— Хм, это что ж получается… я обещаю сейчас тебе то, что не имеет под собой никакой логики? Говоря проще, мое обещание — в случае твоего везения — окажется невыполнимым… так? Получается, что ты… что — беспокоишься о моей репутации? — Я смотрю на Эдика с нескрываемым любопытством.
— Ну… я об этом не думал, — отзывается Эдик. — Я о том подумал, о чем вам сказал: об отсутствии логики в ваших словах.
— Ладно… пусть будет так, — говорю я.
Секунду-другую я молча смотрю на Эдика… вот — опять: другой на его месте сейчас подхватил бы подсказку про заботу о репутации шефа — не упустил бы случая ответить на этот вопрос утвердительно, а Эдик… Эдик: «я об этом не думал»… хотя, чему я удивляюсь? После того, как Эдик впервые оказался у меня в постели — впервые отдался мне, подставив зад, у меня невольно возникла мысль, что он сделал это ради какой-то выгоды… ну, то есть — баш на баш : «ты хочешь с мальчиком — любишь в попку? нет проблем! хочешь в попку — трахай в попку: от меня не убудет! но за это я вправе рассчитывать на конкретные вознаграждения», — в принципе, вполне нормальная жизненная логика: зад молодых мужчин всегда был средством для достижения определённых — несексуальных — целей, и я бы не удивился… но когда утром я сказал Эдику, что за свою услугу он вправе рассчитывать на некую сумму, Эдик неожиданно напрягся: «Виталий Аркадьевич, я не оказывал вам услугу. Я, конечно, вам благодарен, что вы помогли мне месяц назад… я благодарен вам, но это вовсе не означает, что я был с вами… был с вами в постели в знак благодарности… и уж тем более всё это было не за деньги!» Сказал жестко и твёрдо, так что я, помнится, невольно опешил от такого неожиданного ответа — от такого поворота событий. «Не за деньги… и не в знак благодарности… тогда объясни мне: зачем ты это делал? Ты что — гей?» Задавая последний вопрос, я знал на него ответ — я помнил, что в столе у меня лежат объективки на Эдика, и среди прочих бумаг есть объективка о его сексуальных пристрастиях, где четко и однозначно сказано: «в отношении однополого секса объект индифферентен: какой-либо интерес к гомосексуальной тематике не проявляет, в специализированных клубах и на тематических мероприятиях ни разу не замечался…»; собственно, для того, чтоб лечь под шефа, вовсе не обязательно проявлять «интерес к гомосексуальной тематике» или, тем более, быть геем, а что касается индифферентности «в отношении однополого секса», то на это, читая объективку, я вообще не обратил никакого внимания, по опыту зная цену такой «индифферентности», и потому отказ Эдика от какого-либо вознаграждения за подставленную мне задницу меня, признаюсь, сбил с толку — потому я и спросил его, зачем он это сделал… спросил о его гействе, хотя ответ на этот вопрос я в принципе знал. «Нет, я не гей, — отозвался Эдик. И неожиданно задал мне встречный вопрос: — Виталий Аркадьевич, вы любите бананы?» «В смысле?» — не понял я. «Ну, обычные бананы… любите?» «Терпеть не могу! — ответил я, не зная, к чему Эдик клонит — зачем он меня об этом спрашивает. «Вот… вы бананы не любите, моя девушка Юля их обожает, а я к ним совершенно индифферентен к этим продуктам природы: я могу съесть банан, если мне предложат, а могу не есть… во всяком случае, я сам бананы никогда для себя не покупал и покупать их никогда не буду… разве для того, чтобы лечь в постель с мужчиной, нужно быть обязательно геем? Кто-то это делает, потому что ему это нравится либо это вообще его ориентация, кто-то такого не делает в принципе, потому что он это ненавидит и презирает, а кто-то… как, например, я… когда я понял вчера вечером, что именно вы от меня хотите, я подумал не о деньгах и не о предоставляемой мне таким образом возможности отблагодарить вас за оказанную мне помощь, а я подумал… я подумал, что, во-первых, мне приятно с вами общаться… ну, то есть, вообще — чисто по-человечески — с вами мне интересно. И потому… потому, представив себя с вами в постели, я не почувствовал никакого внутреннего протеста… или какого-то отторжения… ну, то есть, когда я вчера вечером понял, что именно вы от меня хотите, я подумал, что могу это сделать — могу попробовать… с вами попробовать — не за деньги и не в знак благодарности, а просто… просто попробовать — это сделать… и я попробовал — я это сделал…»; слушая Эдика, я видел, как он подыскивает слова, чтоб объяснить и мне, и себе своё гомосексуальное поведение, и… чем больше я в Эдика всматривался, его слушая, тем больше и больше он мне нравился… собственно, Эдик — по сути, пацан! — продемонстрировал мне в то утро своё человеческое достоинство, и это притом, что я был его шефом — его полновластным хозяином! Неожиданно для себя я оказался в глупом положении… мне нужно было бы оставить конверт с деньгами на столе, сказав, что там заслуженное вознаграждение и что Эдик этот конверт может-должен взять, а я держал конверт в протянутой руке — я протягивал Эдику деньги, которые он, мальчишка, категорически отказывался брать… словом, глупо я выглядел в тот момент! «Хорошо, — сказал я тогда. — Я не плачу тебе за секс — возьми эти деньги так… просто так — в знак моего хорошего к тебе расположения…» — говоря это, я продолжал держать конверт в протянутой руке, но Эдик и здесь проявил твёрдость: «Нет, Виталий Аркадьевич, — сказал он, глядя мне в глаза, — всё равно эти деньги будут за секс, а я не торгую задницей. Я понимаю, кто вы и кто я, и потому я отдаю себе отчёт, что это, наверное, выглядит неуважительно к вам с моей стороны и вы можете сегодня же приказать меня уволить, но это тот случай, когда я думаю исключительно о себе… я, Виталий Аркадьевич, не проститут!» Мальчишка, стоящий передо мной, проговорил мне всё это от напряжения и, видимо, от волнения чуть дрожащим, но твёрдым голосом, так что я понял, что никакой моей воли не хватит, чтобы заставить его сделать что-либо вопреки его внутренним представлениям. «Хорошо, — сказал я тогда, бросая конверт на стол. — Эти деньги я пожертвую в пользу бедных… это первое. Второе: мне не нужны водители-проституты, и это хорошо… это очень хорошо, что ты не проститут. Третье: увольнять тебя я не собираюсь… во всяком случае, пока — нет на то оснований. И, наконец, четвёртое… надеюсь, тебя не надо предупреждать особо, чтоб ты держал язык за зубами о б э т о м?» «Не надо», — ответил тогда мне Эдик… Словом, от денег Эдик тогда, после первого раза, категорически отказался, а потом… потом я уже сам никогда не предлагал ему деньги в качестве платы за очередную проведённую у меня ночь — я нашел другой способ быть благодарным Эдику за минуты сладостного блаженства: я стал придумывать для него какие-то якобы сугубо конфиденциальные дела-поручения, за которые ему, понятное дело, полагались соответствующие бонусы-вознаграждения… и потому сейчас, зная Эдика, я не очень удивляюсьтому, что он отказывается от предложенного мною бонуса.
— Эдик, — говорю я, — с точки зрения логики ты прав… совершенно прав! Но ведь могут же быть в жизни и другие — абсолютно алогичные — моменты! Слушай меня… слушай еще раз: мое предложение действительно не потребует от тебя никаких усилий, и потому оно в принципе не может иметь какой-либо цены в денежном эквиваленте. Но… должно же присутствовать в жизни ожидание удачи, предвкушение счастливого случая… именно такую ситуацию я хочу для тебя сейчас создать! Повезёт — не повезёт… короче, называй сумму, какая тебе кажется приемлемой! Называй — не бойся… ещё не факт, что ты эту сумму получишь! — я, глядя на Эдика, смеюсь.
— Хорошо. Пусть это будет… — Эдик называет сумму… господи, он называет копеечную сумму! Ведь только что объяснил ему, что от него ничего не потребуется, и — такой мизер… сумма чисто символическая. Я смотрю на Эдика… вот — хочешь дать человеку возможность вытянуть счастливый билет, а человек этого не понимает… но спорить с Эдиком бесполезно: начальником, чьи приказы он выполняет беспрекословно, я для него являюсь вне этих стен, а сейчас я для него — сексуальный партнёр.
— В какой валюте? — уточняю я.
— В рублях, — спокойно говорит Эдик, не моргнув глазом.
Я смотрю Эдику в глаза… понятно, — не без иронии думаю я, — в рублях… в рублях он хочет — он принял моё предложение, лишь бы от меня отделаться… чего же здесь непонятного!
— Эдик, — говорю я, — ты знаешь, как я к тебе отношусь… знаешь, что ты мне нравишься… и не только в постели. Но ты, Эдик… ты — мудак! Абсолютный мудак, — в голосе моём невольно звучит лёгкая досада. — Во всяком случае, я б никогда не хотел иметь с тобой дело в качестве делового партнёра… сказать тебе, почему?
— Я знаю, почему вы не хотели бы меня иметь в качестве партнёра делового, — Эдик, глядя на меня — явно обыгрывая слова «иметь» и «партнёр», спокойно улыбается; слово «мудак» его нисколько не обескураживает. — Вы, Виталий Аркадьевич, уже говорили… уже объясняли мне, что у меня нет здорового чувства авантюризма. Но ведь я же… я совершенно не стремлюсь стать вашим деловым партнёром, о чём вы, Виталий Аркадьевич, прекрасно знаете.
— Что правда, то правда, — я, глядя на Эдика, не могу сдержать ответную улыбку. — Вот за это, Эдик, ты мне и нравишься! За это — в том числе… Короче, в рублях… — я повторяю названную Эдиком сумму, которую мало-мальски приличному человеку не к лицу даже просто произносить-выговаривать вслух, — это, Эдик, твой бонус… сам себе назначил! Теперь — дальше: что от тебя сейчас потребуется… В спальне лежит мой дембельский альбом, и в нём… короче, в этом альбоме есть изображение парня, с которым я, будучи в армии, имел неплохой секс… ну, то есть, время от времени мы трахались — к взаимному удовольствию… дело это в период службы для многих парней обычное, и это понятно. Так вот: укажешь мне на эту фотографию — и бонус твой… ну, а не укажешь — не обессудь. У тебя — одна попытка… вот, собственно, и всё, что я хотел тебе предложить! Никакой логики… только теперь в качестве бонуса ты получишь сумму, ни в какое сравнение не идущую с той, что назвал я первоначально… если, конечно, получишь вообще, — я, глядя на Эдика, тихо смеюсь.
— И сколько там фотографий? — спрашивает Эдик, никак не реагируя на моё признание в том, что я имел однополый секс в армии.
— Чуть больше сотни, — отзываюсь я.
— То есть, мой шанс указать на нужную фотографию примерно один из ста? — уточняет Эдик.
— Именно так! — я утвердительно киваю головой, хотя это, конечно, не так. Фотографий в альбоме, на которых присутствуют Вася, Серега, Толик или Валерка, в общей сложности тринадцать, но я умышленно говорю об «изображении парня», таким образом скрывая информацию как о количестве снимков, так и о количестве парней, с которыми у меня в армии был упоительный секс… «пусть… — думаю я, глядя на Эдика, — пусть покажет мне на любого из четверых друзей-сослуживцев, и я зачту ему это как победу…»
— И никаких подсказок на той фотографии нет? — Эдик смотрит на меня вопросительно. Кажется, моя идея пришлась ему по душе.
— Нет, Эдик, — смеюсь я. — В годы моей службы какой-либо моды на армейское ню ещё не было. Что, конечно, жаль…
— Интересно, — хмыкает Эдик. — И за это… ну, то есть, в том случае, если б я согласился сразу на ваше условие и методом банального тыка угадал бы вашего армейского друга, вы могли бы в качестве бонуса вознаградить меня той суммой, которую вы сами назвали первоначально? — Эдик смотрит на меня, не скрывая любопытства.
— Именно так! — я киваю головой. — Я же сказал тебе, что бывают в жизни такие миги… таким сумасбродные миги, когда всякая логика отдыхает, и ты, Эдик… ты таким мигом не воспользовался — ты свой шанс сегодня упустил! — я со скрытым любопытством смотрю на Эдика. — Что — жалеешь сейчас?
Эдик секунду думает — словно спрашивает об этом самом у себя самого… и, спокойно глядя мне в глаза, уже в следующую секунду твёрдо произносит: