— А тут?
— Да ты что, Мил? Это ж пиписька…
— Да ладно, Алька, мы ж понарошку… — И руку под трусики… — Тихо ты, ржёшь, как лошадь… Представь себе, что я Олег… А знаешь, как взрослые пипиську называют?..
— Знаю. Пизда…
— Это у тётенек, а у дядек — хуй…
Потом игривые потискивания, шутливая имитация полового акта, а потом… Пятиминутное молчание… Потому что стало вдруг действительно приятно… Альбина улыбнулась, и увидела, что Алексей тоже чему-то улыбается. Видимо, и ему в голову пришли какие-то воспоминания. Там же, в её плоти, его хуй твердел, и они вновь продолжали прерванную сюиту, всё сильней прижимаясь друг к другу, окутанные общим теплом, счастливые, как в сказке. Она засовывала свой палец в его задний проход, он в её, они долго и со стонами истязали себя, потом вынимали пальцы, измазанные гавном, облизывали их, потом яростно целовались. Лишь бы эта ночь не кончалась никогда! Порой он сжимал её ляжки или грудь с такой нечеловеческой силой, что она чуть не теряла сознание от боли. Но это была сладкая боль. И она просила его, чтобы он её ударил. Сильней, ещё сильней! Алексей бил её в лицо, хлестал по щекам, грудям. Счастье переполняло её. Она готова была сделать для внука всё, что он пожелает. Захочет ли он бить её ногами, засовывать руку по локоть в пизду, использовать вместо унитаза, — её это заботило мало, лишь бы е м у доставить радость. Ох, какой же сильный оргазм! Разомкнув объятия, они едва дышали, мокрые, потные, изнеможённые, но так и не утолившие страсть. Альбина вытирала смятой простынёй его тело, они ещё какое-то время лежали безмолвно, а потом медленно высвобождались из плена неги, как приходят в себя после долгого обморока. Альбина слышала не только биение собственной крови, но уже могла поднять веки. Алексей вдыхал её аромат, знакомый аромат, так тесно связанный в его воспоминаниях с зеленью лугов, со свежей травой, с пустой чердачной комнатой, с развешанными на бельевой верёвке бабушкиными трусами.
— Когда ты мыла пол… помнишь… на даче? Ты ведь уже тогда хотела, чтобы я увидел твою жопу…
— Хотела. Да.
— Я чуть тогда с ума не сошёл… А помнишь случай, когда пропали твои трусы?
— Ты?
— Я.
— Дрочил?
— Да… Думал, вот, в этих трусах, ходила бабушка. Белые были. С жёлтым пятном, от ссак. Целовал их, нюхал. Подглядывал за тобой, когда ты ссала в уборной. Там же дырочка в стене была… Мне кажется, ты там дрочила…
— Нет, ни разу. Честно.
— Ты ещё напевала песенку. Там-тара-там-там-там…
— Наверное… А видел, как я какала?
— Не видел. Хотя… Нет, точно не видел… Видел, как писала. Снимала трусы и писала.
— Я их не снимала. Я их просто спускала. Воо-от до сюда…
— Я так хотел потрогать тебя… Обнять… Прикоснуться к жопе, поцеловать её…
— Вот здесь?..
Повернула к внуку лицо, с лукавой, лёгкой улыбкой, невероятно похорошевшее, словно изнутри осветившееся чудесным волнением.
— Чуть ниже… О, как тут пахнет! Я никогда не забуду твои трусы… Те трусы… Я ведь хранил их долго… Избавился, дурак, чтоб Светке на глаза не попались…
— А эти? Нравятся?
— Нравятся… Тобой пахнут…
— Они твои… Что будешь делать с ними?