Переживание не отпускало и в гостинице. Слуга зажёг в комнате светильник, но Виджайя велела принести ещё три. Зачем ей понадобилось столько света? В эти дни запрещалось есть мясо — Виджайя предложила заказать жаренную на решётке рыбу: её подавали с ореховым соусом. Госпожа осведомилась, не заждались ли еды её слуга-старичок и возница, принадлежащий Акеми. Оба в многолюдном помещении для бедноты уже поглощали похлёбку и горячие лепёшки с маслом.
У хозяина гостиницы имелось вино в бочках, в амфорах. Виджайя выбрала то, что хранилось в бурдюке. За трапезой она обратилась к подопечной:
— Чтобы быть спокойной за тебя, я должна убедиться, в самом ли деле твой слуга бессилен как мужчина.
Акеми не ожидала подобного.
— Если вы так хотите… — сказала осторожно, стараясь показать невозмутимость.
Слуга по имени Баруз, постучавшись, ступил в комнату. Человек не первой молодости, он не был ни крепким, ни щуплым на вид. Виджайя спросила его, доволен ли он своими обязанностями. Тот слабо улыбался большими растерянными глазами. Госпожа ласково повторила вопрос и добавила:
— Если скажешь правду обо всём, что мы хотим знать, то, наверное, получишь место получше.
Слуга, помешкав, проговорил неуверенно:
— Место получше…
— О! Мы видим, какой ты сообразительный! — с поощряющей радостью воскликнула Виджайя. — А теперь ответь, ничего не утаивая, — продолжила она и вкрадчиво и строго, — ты когда-нибудь лежал на женщине, сажал её на колени или женщина ложилась, а, может быть, усаживалась на тебя?
Лицо слуги оставалось недвижным, будто слова пролетели мимо ушей. Вдруг он сказал:
— Давно…
— Ага! Значит, что-либо такое бывало? — с острой живостью подхватила Виджайя.
Человек моргнул, повторил: — Давно… — после чего поведал: — Я служил не там, где теперь. И видел… мужчины и женщины ложились друг на друга.
Акеми заметила напряжённую усмешку на губах опекунши: та с минуту испытующе смотрела на слугу. Потом последовало:
— Сними с себя одежду, как ты снимаешь её в бане.
Человек разделся без тени волнения, точно и впрямь находился в бане, а не перед женщинами. Горящие в масле фитили щедро заливали светом комнату — Акеми впервые в жизни увидела нагое мужское тело. Всё её внимание обратилось на то главное, чем это тело отличалось от женских. Лобок покрывали чёрные волосы, как и у самой девушки, но промежность украшало невиданное ещё дополнение. Свисавший небольшой орган напомнил юнице коровий сосок.
Виджайя приказала слуге приподнять пальцами фаллос и, указывая девушке на его кончик, поинтересовалась:
— Не правда ли, похоже на крошечный рукав, из которого вот-вот высунется кулачок?
У Акеми вырвалось: — Да! — Ей хотелось топнуть ногой, чтобы кулачок высунулся. Наставница велела человеку потрогать мошонку. Юница видела как бы маленькое вымя, поросшее редкими волосами, внутри имелось что-то округлое, твёрдое. Она знала:это яйца. О мужских принадлежностях она слышала от питомиц храма, которые передавали услышанное ещё от кого-то. Несомненно, они добавляли то, что им снилось или было рождено сладострастной игрой их воображения, — рассказы противоречили один другому в подробностях.
Виджайя спросила человека, не набухает ли иногда его орган. Слуга произнёс «нет» с неподдельной лёгкостью. Госпожа налила в пиалу вина:
— Баруз, если ты обманул нас, тебя ждёт кара. Не пей, чтобы она не стала страшнее и беспощаднее. Если же ты говоришь правду, то выпей.
Слуга взял пиалу обеими руками и с охотой осушил её. Госпожа поднялась с покрытой мягкими подушками скамьи и, к ошеломлению подопечной, начала раздеваться. Душа, ум девушки трепетали в состоянии дразнящей неразберихи: то, во что оно вылилось, было решимостью ожидания.
Виджайя стояла совершенно обнажённая. Тело красавицы, несмотря на некоторую полноту, сохраняло чёткость линий и стройность. От него веяло задорной силой, невольно представлялось, каким оно может быть ловким. Женщина приподнялась на цыпочки, покачала упругими бёдрами:
— Баруз, что ты чувствуешь?