— Да, мэ-эм.
— И давно?
— С тех пор, как мисс Ивлин приехала.
— Побойтесь бога, сэр, причём тут приезд мисс Ивлин?
— Я — я — я — я –
— Ну-ка, Чарльз, будьте искренним со мной. Что вы подразумевали, когда сказали, что мисс Ивлин заставила вас находиться в таком состоянии? Вы показывали ей это? И она брала его в руки?
— О, нет, дорогая миссис! Ни в коем случае! Никогда!
— Так значит, вас очаровали её лицо, её грудь или ноги?
— Вот именно! Ступни и лодыжки, мэм, с прелестными икрами, когда она их ненамеренно выставляла.
— И что, ноги и лодыжки всех леди производят на вас такое действие?
— О, да, мэм, если они изящны и миловидны!
— А что делает вас так возбужденным сейчас?
— Сейчас? — продолжаю краснеть я и, заикаясь, выговариваю: — В-вид в-ваших пре-прелестных ног, и вос-воспоминания о том, что я в-видел на-а д-днях, мэ-эм…
Её нежная рука, продолжавшая держать мой надувшийся дрекол, начинает медленно скользить по обвислой кожице над вздутой головкой, то задирая её, то позволяя ей снова скользнуть обратно.
— Полагаю, Чарльз, после того что вы видели из чулана, вам его предназначение известно…
Я опускаю вниз пылающее лицо и выдавливаю из себя ответ:
— Д-да.
— И вам никогда не приходилось запускать его в леди, не так ли?
— О,нет! дорогая мэм.
— А хотели бы вы это сделать?
Я не отвечаю, смущённо опустив свою голову.
— Вы же видели, что со мною было в том же самом месте, когда вы были в чулане?
Я едва выговариваю:
— Да, мэм.
— Вам бы доставило какое-нибудь удовольствие увидеть это снова?