Да, пора и про Наташку рассказать.
Заканчивали мы с Мишкой тогда учебу. Около года мы с девчонками прикалывались, выходит. К тому времени мы их уже в полный рост трахали. Правда, чаще в рот давали…
У Ленки за этот год большие изменения произошли. Мама её вдруг резко влюбилась в какого-то клоуна, родители Ленкины развелись, дядя Гриша переехал, а к нам пришел жить новый тети Любин хахаль Максим со своим сыном Петькой. Сам Максим скоро умотал по контракту на три года в Мурманск работать (тетя Люба мечтала отдельную квартиру купить), и Ленкина мама тоже дома стала очень редко бывать – на вторую работу пошла. Зато Петька этот вертелся под ногами вечно. Был он на год младше Ленки с Иркой, тихий и скромный, как девчонка. Мы боялись: если он узнает про наши игры, то настучит взрослым. Поэтому приходилось дрессировать девчонок урывками, подальше от его глаз, чаще всего – у Мишки дома или на даче его родаков (она вечно стояла пустая, и нас туда предки отпускали без проблем).
Вот и в то утро, когда началась эта история, мы приехали на Мишкину дачу. Учебный год только-только кончился, раздали нам табели и оказалось, что у Ленки целых две тройки за год, и у Ирки одна. Поэтому девчонки знали, что им сегодня предстоит одно из самых серьезных наказаний – в Африку обе съездят.
Что за Африка? Ну, раз вы «такая длинная суббота…» читали, что такое «попугай», знаете. Прикольная упаковка. Девчонке в ней лежать удобно: поза не скрюченная, руки-ноги не затекают, держи так её хоть до старости. Значит, и ночевать они в ней могут. Вот это и называлось Африкой.
Упакуешь голышку в «попугай» вечерком. Положишь в свою кровать кверху пузиком, под попку тряпочку постелишь (чтоб когда потечет, простыню не закапала), рядом ляжешь и перед сном часок письку кремом ей помажешь. Кстати, я все про крем пишу, так вы решили, наверно, что мы фетишисты какие-то. Нет, проще все. Мы на нем балдели потому, что так девчонок дрочить сколько влезет можно: с кремом письку ей ни за что не натрешь, если аккуратненько водить, без нажима. Не спеша доведешь ее до оргазма почти. Дашь наскулиться: «ну пожалуйста, ну пожалуйста, я так больше не могу… я сейчас умру, если не кончу… я буду слушаться, честно-честно…». Вся огнем горит (потому и «Африка»). А как видишь, что она готова кончить – тут и остановишься. Эх, как тогда малышку колбасить начинает! Лежишь и любуешься. Девчонка бесится, мартовской кошкой завывает, пузиком в потолок тычет, наизнанку вывернуться готова. Остынет малость – еще крема выдавишь и вперед, новый круг. И еще…
В общем, так над ней наиздеваешься, как разве что только на прогулке в коляске («старая коляска» почитайте, если не понимаете, о чем это я). Но прогулка – это от силы пару часов, а здесь времени у тебя, сколько сам захочешь. И на прогулке голышек так вот, до предела задрачивали редко, как в Африке: боялись, не уследим и кончит ненароком. На улице-то приходилось на ощупь все делать, разве что в парке одеяльце можно задрать. Нет, если при этом палец у нее в попке держать, то всегда чувствуешь, как у нее дела сейчас, но все-таки стремно. Да и не всегда можно всю прогулку ей заниматься по полной: в каком-нибудь магазине одной рукой коляску качаешь, другую под одеяльце сунешь – вроде как поправить что-то. Но сколько же времени «поправлять» можно? Коситься начнут.
Только одна прогулка у Ленки и была задушевная, не хуже африканской: та, про которую в «я попала (приписка от Борьки)» писал.А в Африке этот лягушонок весь перед тобой разложен, вся голышка с головы до пят под руками у тебя. Ты ей управляешь полностью, все реакции видишь и чувствуешь. Остановиться можешь не с запасом, а точно в нужный момент: когда она она совсем не человек уже, а дикий зверек. Потом лежишь и наслаждаешься цирковым представлением, смотришь, как девчонка рядом корчится. По животику гладишь, по ножкам, а голопопик рычит, хрипит, дергается, все мечтает твою руку писькой поймать. Чуть-чуть очухиваться начнет – а ты ей сразу добавляешь…
В конце концов до того доведешь, что у малышки от желания кончить совсем крыша поедет. Тогда укроешь одним одеялом ее и себя, и спокойно спать ляжешь, а ее так и оставишь рядышком в «попугае» до утра – задроченной на всю катушку, но так и не кончившей. Голышка еще наревется, напыхтится, задницей навиляется (без толку, конечно: ей в такой позе ни до пеленки подложенной, ни до одеяла писькой не дотянуться), потом тоже уснет кое-как. А утром проснешься – она ещё дрыхнет: девчонку-то полночи еще трясло, пока успокоилась немножко и задремать смогла. Раскроешь осторожно, чтоб не разбудить, смотришь – а у неё до сих пор сосочки торчат и клиторок надутый!
Если наказывал я, то снова брал крем и давал голышке еще утром на медленном огне поджариться. Она и проснуться толком не успеет, как опять задрочена до красной маски на роже и белого треугольничка на грудке, и клиторок прячется – как всегда перед самым оргазмом у них. Малышку колотит, её писька под моей рукой пляшет, всё пытается на палец насадиться… Но кончить – перетопчется: кто же с утра кончает, кроме нас с Мишкой, что за баловство? Отсосать у нас – вот это можно. Но сначала экскурсию закончим: вдруг не все места в Африке еще повидала? Попадали ведь туда малышки не каждый день. Зато надолго. Чтобы все достопримечательности осмотреть успеть. «Галопом по Европам» – не наш с Мишкой лозунг. Тем более, по Африкам.
Иногда уже и завтракать пора, а я все наиграться не могу — до того на нее смотреть прикольно. Быстренько пописать отнесу, умою, подмою, попку и зубки щеточкой вычищу, а потом на обеденный стол как была в попугае положу. Мы едим, а наказанная дурында по новой с ума сходит, ничего не видит, ничего не слышит, и где она — не соображает. Стонет, орет и задом как пропеллером вертит: я про нее не забываю – в одной руке вилка, другой голышке скучать не даю.
А Мишка с утра другое любил, когда они в Африку ездили. Сам встанет, за обруч сонную еще малышку одной рукой в воздух поднимет, как за шиворот. Повертит перед собой то передом, то задом: «это что же тебе такое снится неприличное, что ты вся течешь? Бесстыжая, чем это ты во сне занимаешься?». За соски пощиплет: «почему сиськи торчат с утра, что за безобразие?», по клитору пощелкает: «бессовестная такая, глаза бы мои не глядели! Сейчас ты у меня за это получишь!», и давай её шлёпать.
По заднице нахлопает хорошенько, а ножки-то у нее раздвинуты шире некуда, так Мишка еще ладонью захлестывает, и письке перепадает. Из руки в руку ее перекладывает, голышка то нормально у него, то боком, то вниз головой болтается – чтобы точно все прошлепать, ничего не пропустить. Когда дурында пятками в потолок смотрит, ее ступни у Мишки перед носом оказываются – разве можно удержаться, не защекотать их от души?
Девчонка в своем «попугае» от шлепков и от щекотки обезьянкой скачет, насколько обруч пускает, из себя выпрыгнуть готова. Визжит, верещит, слюнями брызгает.
Мишка её держать устанет – ремень к обручу пристегнет и на стенку над кроватью своей голышку повесит, сам ляжет поваляться еще. «Теперь рассказывай, что тебе такое снилось, что ты мокрая вся». И вот висит этот репродуктор с сиськами, сны свои позорные вспоминает старательно, нам выкладывает, и сама от этого заводится еще больше. А сны африканские у мокрощелок были такие – еле терпишь, чтобы дослушать, не засадить им по самые гланды!
Тут Мишка палец ей в задницу и потянет от стенки. Девчонке деться некуда, она за пальцем следом прогибается, пузо выпячивает, писька от этого у нее совсем уже настежь раскрывается. Да и Мишка еще остальными пальцами губки развернет. Малышка дальше рассказывает, Мишка вместе с нами слушает, а сам пока ее писюньку разглядывает. Если видит, что не потекла дуреха в три ручья от рассказов своих – значит, фантазирует. Тогда он голышку носом к стенке крутанет не вставая и добавки всыплет за вранье, или перышко возьмет и даст еще от щекоткинаплясаться, наскакаться, попкой в стенку настучаться – пока она от смеха икать не начнет. Накажет, а потом заставляет все рассказывать с самого сначала. Потеха…
После Африки малышки целый день с мутными глазами ходили, то и дело дрожать начинали, и ножки у них подгибались. Приходилось их все время на глазах держать, даже в туалет не пускали – сажали в комнате на горшок: чтоб онанизмом не занялись. Зато в результате вечерком, когда трахнуть ее соберешься – к твоим услугам не какая-то скучная девчонка, а дикая безбашенная нимфоманка. Вы с атомной бомбой и с шаровой молнией трахались когда-нибудь? А я вот трахался…
Ну вот, приехали мы на дачу, дали малышкам в рот (их самих мы только вздрочнули слегка — чтоб веселее бегали, кончить им до завтрашнего вечера не светило), потом пошли мы всей компанией на речку.
А вечерком, когда обе голышки давно по Африке катались, завывали дуэтом и за нашими руками письками охотились, как только мы остановимся — сделали мы с Мишкой перерыв. Покурить на улицу вышли, чтоб спать поменьше хотелось (тройки годовые – это серьезно было, девчонки должны были экскурсию сегодняшнюю на всю жизнь запомнить). Стоим, курим, слушаем, как малышки наши в комнате бесятся, хрипят, пыхтят и елозят на кроватях, и тут Мишка вдруг говорит: «Борька, продай мне Наташку!».
Это мы с ним давно придумали такую игру: один изобретал какую-то сложный номер по дрессировке наших дурынд, а другой должен был заставить наших чуд это сделать. Но не за просто так: второй это «продавал» – взамен тоже какой-то интересный фокус для другого придумывал. Если оба справлялись или пролетали, это была ничья. А если кто-то побеждал, то к нему одному на воспитание обе голышки на целую неделю переходили, а проигравший только смотрел и облизывался.
Подумал я, подумал… Ладно, говорю. Предложил Мишке «цену» (мне как раз кое-что прикольное в голову пришло на речке сегодня), и он согласился – «купил». Только с условием, что я ему малость помочь должен. Ну, тогда и ты мне поможешь, говорю. Договорились, что через недельку должны и то и то провернуть, в следующую поездку на дачу.
Наташка была на год младше Ирки с Ленкой, жила в нашем дворе и увивалась за нашими девчонками хвостиком. О наших играх она, понятно, понятия не имела.
Вот мне Мишка и задал задачку: всего за одни выходные на даче я должен был Наташку приручить, чтобы она перед отъездом голышом к Мишке на ручки пошла без капризов.
Первым делом я подумал: жалко, что не дошколята или первоклашки мы давно. Детские игры переросли. А так бы… «Казаки-разбойники» – самый легкий способ девчонку в момент без трусов оставить. Помните? «Казаки» «разбойника» поймают и давай пытать, чтоб пароль сказал. А в названный пароль «казаки» могут не верить. И дальше его узнавать. Всеми способами.
До игры договариваются, правда, чего делать нельзя. Но про «трусы не снимать» ни одна девчонка не додумается. От силы, «не щекотать» скажет. А вот что из игры не выходить, это каждый уважающий себя ребенок знает.