А тут еще больше удовольствие получил: захотелось этой дурехе пописать. Давно, наверно, хотелось, только сказать стеснялась, а сейчас совсем приспичило. А дверь в туалет у нас на защелку закрыта. То-то она наплясалась перед этой дверью! Не стану ж я ее развязывать, раз наказана за дело, правильно? И за спиной эту защелку открыть пыталась, и даже зубами, но так и прыгала, скрестив ноги, чтоб не описаться, пока не дала клятву вечного послушания и не признала, что она — глупая маленькая девчонка, которую надо уму-разуму учить и воспитывать.
Открыл я ей дверь — не может оно при мне, это самостоятельное чудо писать, видишь ли!
Плюнул я, сгреб ее в охапку, занес в ванну и стал над ванной держать: ну, как маленькихдевочек держат, чтоб те пописали. Крепится из последних сил. Стыдно ей, видите ли!
— Замечательно, — говорю. — Тебе и должно стыдно быть. В следующий раз будешь слушаться, так останешься на воле, в пампасах, и писать будешь сама, прямо как большая. А сейчас лучше запомнишь, как себя вести положено.
Нажал я ей чуть повыше лобка, тут уж не утерпела:
Подождал, пока все не выльется, еще понажимал, чтоб убедиться, что эта дурочка не терпит дальше, потом подмыл ее хорошо, сопли и слезы смыл с мордашки, утащил в комнату, положил на кровать.
Взял крем, говорю:
— Ну-ка, ножки пошире.
Смотрю, слушается. Урок зря не прошел. Мажу ее письку и беседуем:
— Все поняла?
— Все:
— Что будет за четверку?
— Уроки буду делать:
— Как будешь делать? Я что, буду из тебя клещами тянуть?
— Голышом буду: Ой, Боренька:
— Так, теперь давай на пузо, ножки пошире и задери повыше попку, ее тоже намажем. А за тройку что?
В общем, весь наш с ней уголовный кодекс она мне рассказала, хотя от стеснения прямо вся красными пятнами пошла.
Развязал Ленке лапы, говорю:
— Видишь, когда слушаешься — тебе же лучше.
Надо, думаю, проверить, насколько я ее приручил уже. Сел в кресло, говорю:
— Иди сюда, ножки пошире и письку руками раскрой — я еще посмотреть хочу.
И тут Ленка вдруг: \»Не буду!\», и к двери рванула — в свою комнату смыться решила.
А я вдруг вспомнил, как на улице какая-то маманя своего ребенка тащила. И решил попробовать. Догнал Ленку, просунул руку вверх ладонью ей между ножек — так, что ладонь ей на письку легла — и потянул назад, к себе, и вверх. Когда у голышки ноги оторвались от пола, она стала падать вперед и руки к полу вытянула. Но шмякнуться я ей не дал: согнул вторую руку в локте и подставил малышке поперек грудок.
В результате Ленка повисла в воздухе ко мне боком, спинкой вверх. Писькой на одной моей руке лежит, сисятами на другой. Хочешь верь, хочешь нет, но оказалось, что вырваться она из такой ухватки (мы ее потом \»подъемным краном\» назвали) никак не может! Сколько она ни пыхтела, как ни болтала руками и ногами, спастись ей была не судьба. Только писькой по моей руке елозила, а все на месте.
Потаскал я ее по комнате, начал соображать, что еще в такой позе придумать можно. Поиздевался немножко: опустил голышку пониже, чтобы она пальцами ног могла пол достать — Ленка ногами молотит, ей все кажется, что вот-вот спрыгнет, а фиг там! В ладонь мне клитором тычет, тычет — как котенок носом: