Бабуля как будто не слышала меня. Она завела старый патефон и под грустные булькающие мелодии принялась вертеть задом. Уж очень ее заводили эти патефоны! Но плясала она не долго и после пары трепаков уже мирно похрапывала кверху дном.
В часах откуковала полночь и на двор опустилась тьма-тьмущая. Зашумел ветрило. В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выпустит, а наш Мухтар жмется бедный в будке. Надо было с этим что-то делать и в моей голове мгновенно созрел план действий.
Аккуратненько за лямочки я принялся стягивать со старушонки ночнушку. Дело живо спорилось, ведь с пьяной бабкой можно не церемониться и поддать ногой, если что. За тем медленно, еще медленней, чем снимал, начал надевать на себя. В этом деле я знаю толк. Эротичность — мой конек!
Видок у меня был — ну просто закачаешься! Еще теплая от старухиного тела ночнушка неприятно липла к коже, но этот дискомфорт я всерьез не расценивал. Прильнув к окошку я принялся выглядывать Шарика. Тот как лежал сиднем, так и смотрел всё в сторону хаты.
— Мухтар, домой, хороший песик! — завывал я. — Хади, на!
Но пес не двигался с места. Пришло время для тяжелой артиллерии. Я пододвинул к окну скрипучую шатающуюся табуретку и встал на нее. Теперь шарик будет мой! Я был уверен в этом на 101 долматинца! С этими мыслями я призывно завилял своими костлявыми бедрами. Старушечья ночнушка была слишком длинной для подобного рода танцев и я подзадрал ее до пупа.
Рэкс заинтересованно нахмурился. Глазья его заблестели ярким светом. Я знал куда был обращен его взгляд. Паховые области мои были практически лишены волосяного покрова. «Практически» — потому, что пусть и с небольшой, но какой-никакой порослью я все таки горделиво вышагивал по дому, когда родители уходили на работу. Причины по которым я был обделен мотней могли быть всевозможными. Например, была такая гипотеза, по которой из-за занятий «онанизмой» все питательные вещества у меня отхлынули от волосяных жировиков на мошонке. Но это все антинаучная ересь, ведь я точно уверен, что это цыганское проклятье.
Но довольно о моих яйцах, лучше подивитесь на то, что было дальше!
Полная луна выглянула из-за тучки и осветила мордаси песика. Все его существо разом преобразилось: шерсть встала дыбом, а член колом. Я и раньше замечал за Рэксом волчьи повадки, но теперь они были заметны и невооруженным глазом.
Шкура его опала, а тело укрупнилось, приобретя обезьяноподобные пропорции орангутана, а за тем и человека прямоходящего. И вот передо мною уже стоит самый настоящий манекенщик с песьей головой и серым хвостом. Просто мечта любого собачника! Быстро же он мутировал, эволюционировал. Молодца!
— Ты так мудно завел меня с утра, посмотрим на что ты способен в вечернее время суток. — игриво прочирикал я себе под нос. А Рэксик тем временем направлялся к хате.
— Заходи, там не заперто. — прочирикал я.
Когда пес-оборотень бесшумно прошел в хату и приобнял меня за талию, я на секунду усомнился в происходящем.
Ведь не может быть такого! И дело вовсе не в том, что мой пес оказался оборотнем, а в том, что слишком много счастья выпало на долю одного человека, а именно меня, Эрогена Бабушкина.
«Делиться надо!» — учили меня в школе, ударяя башмаком под дых и сбивая дыхалку. Вот я и запомнил эту нехитрую мудрость на всю жизнь.
Наскоро растолкал бабулю и попытался растолковать ей, что к чему, но судя по ее виду ей уже было все равно.
— Чего это ты вырядился у ночнушку и почему это я голая? — задала она резонный вопрос — Что ты со мною делал, окаянный?! Небось груди мои молочные тискал, да у рот брал?
— Ничего подобного? Меня обвисшие дойки не особо возбуждают.
— На тебя бы посмотрела в 70 лет, у самого до колен отвиснет.
— Уже. — всхлипнул я, получив своеобразный моральный удар в пах от бабби. — Уже обвисли.
Но не будем об обвисших и безволосых яйчугах, лучше я вам как-нибудь потом об этой оказии поведаю. А пока вернемся обратно в деревенскую хату.
— Чего это с нашим Шариком сделалось? — поинтересовалась бабушка, нагло пялясь на эрегированный собачий хер.
— А ты только сейчас заметила, старая?
— На то я и старая, чтобы не видеть, да не слышать. Что? Что ты сказал? Любишь пироги с требухом?
— Не мудно ни разу!