За чаем Вилли грустно сказал:
— Ну вот, одно наказание теперь надолго отпало.
Я говорю, что через неделю волос будет ещё больше и тогда я его как следует потаскаю. Потом Вилли опять затянул, что вот, мол, все пытки уже б ы л и и теперь возможны только повторения. А сам смотрит на меня, вдруг я про Spiegelei скажу. Я молчу, тогда Вилли не выдерживает и с любопытством спрашивает, что же это такое. Я как чувствовал, что новое наказание пригодится намного позже и отвечал специально с нарочитой уклончивостью, говоря, что об этом так легко догадаться, но Вилли снова ничего не понял. Он просил, тогда пусть я хоть скажу, что у меня при этом будет в руках. Я говорю, такая небольшая бутылочка.
Приближалось двенадцатилетие Вилли. Мне очень хотелось сделать ему запоминающийся подарок, о котором я уже думал и мечтал. Официальный-то это ладно: купил ему огромный географический атлас, а вот неофициальный… Смотрю, у него день рождения в субботу – это плохо, ведь у нас с ним два выходных. Но и в пятницу можно! На уроке 16 октября говорю Вилли, что сегодня у нас будет всего три наказания. Ну, щекотка – это уже дежурное блюдо, — так сказать, для похудания, затем «штука» из морозилки, а потом – б а н я . Что сделалось с Вилли! Даже странно, что за всё лето он ни разу не подумал о мытье в ванной и всех удовольствиях, которое это мытьё может принести! В этот раз я его щекотал долго и чем попало: и волосы под мышками причёсывал, и щёткой водил и ключами. Одновременно с ледяным компрессом к другим местам прикладывал коробку с мороженым. Это ведь новинка! Вилли был на таком взводе, что, когда я его отвязал, стал скакать и прыгать.
— Можно посмотреть, какая у вас мочалка?, — спросил он. — Посмотреть-то можно, но я не собираюсь тебя мыть мочалкой. Когда Вилли понял, что его сейчас будут мылить руками, он вообще обалдел. Я велел ему идти в ванную, набрать до половины воды, залезть, полежать немного, потому что мокрого лучше намыливать, потом встать спиной к стенке, высоко поднять руки, широко раздвинуть руки и позвать меня. А сам приятно волновался: не так уж часто приходится мыть шестиклассника!
Наконец Вилли меня крикнул. Вот уж сколько раз я видел его голым, но сейчас было невыразимо приятно! На фоне белого кафеля, мокрый, коричневый, возбуждённый больше некуда, с отросшей чёрной шёрсткой между ног, с красным от стыда лицом – пожалеешь лишний раз, что нет видеокамеры и такой кадр пропадает навсегда! Я неторопливо намылил руки и стал мыть Вилли под мышками. Он, конечно, захохотал, ведь скользкие от мыла руки щекочут ещё страшнее. Я приказал ему взяться за штангу, на которой обычно висит ширма и так стоять всё время. Вот при таком хохоте и визгах я вымыл ему всю вернюю часть, разрешая опускать руки для отдыха только во время очередного намыливания. Потом велел е щ ё шире раздвинуть ноги. Конечно, символически, потому что уж шире некуда было, но так приятно, что Вилли был таким послушным и выполнял все приказы. Стал намыливать ноги, медленно поднимаясьвсё выше, да ещё спрашивал, так ли его мыла мама. Вилли хохотал, прокричал, что это было в последний раз до школы. Он уже готовился к тому, что я сейчас снова намылю руки и буду мыть его между ног. Я его похвалил за то, что есть м н о г о , что надо помыть, и приступил. Вилли просто с ума сходил: невыносимая щекотка соединялась с новыми ощущениями наслаждения!
— Не шевелись, — сказал я Вилли и включил душ.
Дождик был направлен прямо на мячики, а Вилли даже понятия не имел, как это дико приятно. Он стал извиваться всем телом, мычать, стонать, а душ продолжал его мыть и щупать. Наконец я сказал:
— Уже почище стало, но, видишь, у тебя всё же Eierchen не такие светлые, как петушок.
Вилли посмотрел и, хотя это было совсем не так, — согласился.
— Что ж, придётся повторить, — сказал я и заставил его лечь на спину, широко расставив ноги на края ванны. Вилли ждал прямо с какой-то дрожью ещё одного сеанса. В этот раз сама поза была стыднее (Вилли будто с а м подставлялся), а для меня — удобнее. Намыливание прошло ещё «громче», Вилли просто летал между хохотом и стоном, душ я закрепил наверху, и дождик поливал его без моей помощи. Вилли «терпел» с закрытыми глазами. Я спрашиваю его:
— Ну как тебе кажется, сравнялся ц в е т ?.
Вилли долго смотрел и сказал, что п о ч т и , но не совсем. И я говорю тогда, что придётся помыть всё его добро последний раз. Велел ему задрать ноги наверх, раздвинуть как можно шире и держать их руками, Тут я стал намыливать его п о – д р у г о м у , и Вилли это моментально почувствовал. Это уже была не щекотка, а настоящие ласки, которых он ещё никогда не испытывал.
— Ну, а теперь займёмся петушком, а то он обидится.
Вилли как-то хрипло засмеялся. И я стал его намыливать, делая такие движения, которые могли привести только к одному. Вилли держался около минуты. Водя и вытягивая мыльными руками, я говорил, что сейчас, мол, будет что-то очень приятное. Вилли уже и сам чувствовал. Он стонал, как взрослый, при этом голос его с каждым мигом повышался. Вот тембр стал уже совсем детским, тоненьким и вдруг перешёл в какой-то даже смешной писк. Вилли весь задёргался, и начался фонтан освобождения от того, что копилось целых 12 лет. Это были какие-то рекорды: и в стенку попал и количество толчков было астрономическое! Наконец Вилли буквально свалился в ванну. Я ему сказал отдыхать и даже поспать прямо в воде, если захочет, а сам пошёл готовить чай с именинным угощением.
Вилли скоро появился с таким счастливым видом, что я ему даже позавидовал. Ему было так легко, улыбка не сходила с лица, глаза блестели. Первый вопрос, который он задал, был такой:
— А что, это можно только в день рождения делать?
Я говорю, что почему же, можно и чаще. Тогда Вилли начал осторожный допрос, может, раз в месяц или даже раз в неделю. Он не поверил своему счастью, когда я сказал, что мы можем делать это в конце каждого урока. Сначала немецкий, потом «наказание», а потом «баня». Значит 5 раз в неделю, а два дня – терпеть. Конечно, я ему поставил смешное и маловыполнимое условие: он должен стараться не кончать как можно дольше, каждый раз увеличивать время. Вилли – обещал и сказал, что они в школе как раз делают всякие графики, вот и он будет чертить. В понедельник у него кривая в графике всегда шла вниз, а вот по пятницам доходило до двух минут. Иногда, конечно, я ему подыгрывал, мылил не так сильно, и тогда он держался дольше.
Мама часто заходила к нам по-соседски, приносила маленькие хозяйственные подарочки и – не могла нахвалиться на Вилли! И в школе у него всё очень хорошо – учителя довольны, и он такой хороший сын: помогает по хозяйству, слушается, стал ласковым..
Вилли всё хотелось каких-нибудь новых поз при мытье, кроме этих трёх. Он обожал, когда я заставлял его становиться на четвереньки и мыл как бы из-за спины. Правда, ощущения были настолько острыми, что через считанные секунды наступал финал, но Вилли был счастлив, а как мне-то приятно слышать его стоны и крики наслаждения! Я его однажды попросил – молчать, просто так, на пробу. Какое там: Вилли забыл о моей просьбе, а потом извинялся, что не послушался. Он хотел, чтобы я его помыл, когда он стоит на мостике. Я говорю, что он сразу же упадёт, а в ванне это опасно. Вилли уговаривал меня, что ничего не будет. Тогда я придумал ещё более интересный вариант. Сказал, что буду мыть его прямо в комнате. Постелили толстую подстилку, я принёс ведро с водой и все принадлежности. Вилли стал на мостик, но едва увидел мои приготовления, как рухнул. Я заставил его становиться ещё раз. При первом же прикосновении Вилли снова упал. Я пригрозил, что сейчас будет последняя попытка. Вилли приготовился терпеть, но я его пожалел и вместе яичек стал сразу же намыливать петушка. Видимо, это оказалось уникальным наслаждением, которое мало кто испытывает. Фонтан был хорош!
Наказания повторялись, но никогда не наскучивали. В каждое я старался вносить что-то творческое. Для щекотки употреблялось всё, что можно: особенно он вопил, когда я начинал проводить по телу вилкой. Волоски выщипывали по понедельникам, как раз когда после трёхдневного перерыва Вилли просто изнемогал от страстей и желания быть униженным. Ремёшок часто заменялся школьной линейкой, которая работала очень звучно, и обращаться с ней мне самому было удобнее. Наконец подходят летние каникулы. Где-то за неделю до окончания наших уроков Вилли грустно спрашивает, как же он будет летом, ведь н е в ы т е р п е т ь . А я говорю, что тебе и не надо терпеть, ты будешь с а м делать. Вилли не ожидал такого «официального» разрешения. Я думаю, что он бы и так не удержался, но хорошо, что не пришлось меня обманывать. Он ещё раз спросил, как часто это можно делать. Я говорю, что только не чаще, чем один раз в день. Вилли засмеялся.
— Но ведь ты ни разу не пробовал, мне надо посмотреть, как у тебя получается.
Вилли ещё больше покраснел и сказал, что я должен сказать, какие недостатки будут. Я говорю, вот у нас как раз несколько уроков осталось, ты и потренируешься. Мы постелили газету на пол, по моему приказу Вилли — уже без трусов — стал на колени, раздвинул их, и я сказал, что засекаю время. Смотреть на старания Вилли было невыразимо приятно! Я ему говорил каждые полминуты, и когда сказал, что прошло две минуты, он не выдержал и раздался стук по газете – как дождик. Я его стал учить, что он же может делать медленней, как бы с небольшими перерывами, и тогда можно побить рекорд. На следующий день Вилли показал мне позу стоя на ногах (но это приводит к чересчур быстрому удовлетворению), потом – лёжа на спине с поднятыми ногами. Он обещал летом продолжать вести график и показать мне, надеясь всё же побить рекорды.
— Ну, а сколько — х о р о ш о ? — спрашивал Вилли.
Я говорю, что если удержится до четырёх минут, то это будет г е- н и а л ь н о .