Там был свет. Слабый, не такой, как тогда. Замирая, Эви пробралась к перегородке, толкнула ее…
Сквозь прорехи стены пробивалось то самое молочно-белое свечение, рассеиваясь по кладовке.
Минуту или больше Эви стояла перед стеной; затем, решившись, надавила на пыльные кирпичи. Стена хрустнула и осела вниз, осыпавшись фонтаном пыли.
Дрожащая Эви захлебнулась молочным светом, вновь ослепившим ее.
Снова, как тогда, она стояла на пороге, привыкая к свету и к стуку сердца. Затем открыла глаза – и вышла наружу, в молочное марево своего Сна.
***
Она не кричала и не прыгала от восторга; ее охватила особая эйфория – «так я и знала!», только не скептическая, как вечером, а уверенно-сильная и крепкая, как папины объятия.
В глубине души она действительно знала, что так будет. Почти взрослая, статная, «хорошенькая» (а точнее – чудо ходячее, гордость мамы и всего дома, как снова-таки она знала про себя), Эви шла по своему Сну, как по знакомой улице. Под ногами, как и прежде, валялись камни. «Ну-ка, интересно… как давно я этого не делала…» Эви подобрала камень, вложила в пращу, раскрутила – и сухая ель переломилась пополам. «Та-ак… а если подальше?»
Скоро весь сухостой лежал, будто здесь пронеслась буря, а довольная Эви чувствовала себя могучей, как валькирия. Подойдя к уступу, она подумала: «сейчас должны быть звуки». Улыбнулась… и вздрогнула, действительно услышав что-то.
«Неужели?..»
Из-за уступа доносились яростные голоса и какой-то звон. Подобравшись ближе, Эви увидела силуэты людей. Туман был реже, чем в прошлый раз, и театр теней читался ясно, как книга: трое нападали на четвертого, звеня мечами. Трое были бородачами в шлемах, их противник – белокурым парнем, при виде которого Эмми закусила губу.
Она колебалась недолго. Вскоре просвистел камень, ударив в шлем, и один из бородачей рухнул на траву. Минута – и двое лежали рядом с первым, а смазливый парень изумленно оглядывался по сторонам. Затем поднял глаза наверх.
Пересилив бешеное желание сбежать, Эви стала спускаться. «Люди», думала она, «ведь я их не убила? Только потому и спускаюсь» – и смотрела на парня, а он на нее.
Природа подготовила для Эви эффектный выход: луч солнца, и в нем – плавная фигура в белом, сверкающие пряди по ветру, праща в руке… Рассветное солнце вызолотило ей локоны, влило в ее фигурку мерцающий свет – и Эви читала в глазах парня восхищение, даже потрясение.
Она хотела осмотреть оглушенных, — но парень крикнул ей что-то, и Эви застыла. Он предупреждал ее — «не подходи к ним, это опасно», догадалась Эви…
Вдруг из-за уклона донесся треск.
Парень вытянулся, как пес на стойке, пригнулся, схватил Эви за руку… Прежде чем она успела что-то понять, он поволок ее в сторону, втащил на коня, гикнул — и они понеслись по туману, тающему в рассветное небо.
Сзади слышался топот, а затем и крики. Их преследовали. Эви вцепилась в гриву; ее реакция безнадежно отстала от событий, и она не знала, что ей говорить, делать и чувствовать. Собственно, выбора не было: нужно было только крепко держаться, чтобы не вывалиться, и…
Рядом что-то просвистело. Парень, нависший над ней, гикнул громче, подгоняя коня; «стрела», вдруг безучастно подумалось Эви, будто она смотрела кино, – «и еще одна, и еще…» Она знала, что нужно испугаться, но у нее не получалось; точнее, она не успевала – слишком стремительно все неслось.
Вдруг парень натянул поводья, и Эви вскрикнула, испугавшись уже без халтуры: они едва не вылетели с тридцатифутового обрыва в реку. Сзади приближался топот, и парень стащил Эви с коня, крикнув ей что-то. Как во сне, Эви бежала за ним, а тот вел ее сквозь колючие заросли куда-то вниз.
— ……! – крикнул он ей.
Эви посмотрела под ноги: теснина переходила здесь в выемку, похожую на бассейн, и вода с шумом низвергалась вниз.
— ……! …….! – повторил парень, глядя Эви в глаза, и Эви вдруг показалось, что она поняла его: «Прыгай! Не бойся, это не опасно!»
Голоса вдруг озвучились совсем рядом, у них над головой; просвистела стрела, и у Эви ухнуло внутри, как на бомбежке; отдавшись зябкой волне, она позволила своим ногам прыгнуть – и в ушах засвистел воздух, а деревья и горы взлетели вверх.
Секунда – и она взорвалась в холоде, ледяном, как смерть, и сгорела в нем, и умерла, и забыла, кто она и что, — и только рука держалась за руку, тащившую ее куда-то, и ноги брели по каменистому дну, и тело набухло льдом и ломалось, как сосулька…
— ……! ….! ……….! – донеслось откуда-то. Мелькнул взгляд, глянувший в нее, как в ледяной колодец, и мужское тело, голое и мокрое; мелькнули руки, стащившие с нее намокший чехол ночнушки… Ветерок впился мурашками в мокрую кожу. «Раздевайся! сбрасывай одежду! а не то замерзнешь!..» — отозвалось в ней, и мелькнула мысль: «я его понимаю?», и за ней – «я голая? совсем голая?» Взгляд, опущенный вниз, увидел розовые кончики грудей и срамоту, и рядом –мужское тело, пляшущее вокруг Эви…
— Хэй! Ну же! Давай танцевать! Давай! Давай руки! – и крепкие мужские ладони схватили ее руки и втащили в движение, в прыжки, в скачки вокруг старого пня.Парень, круживший ее, напевал и выкрикивал – Хэй! Хэй! Хэй! Давай! Давай!.. – и голая Эви кружилась с ним, глядя на красный отросток между его ног, который болтался, как хвостик, а потом стал постепенно расти и подниматься кверху.
Танец ускорялся, тепло и движение растекались по обожженному телу, и жаркая, веселая краснота вдруг затопила Эви. Это было невозможно, сумасбродно и безумно; сознание Эви, похоже, осталось там, на кровати в ее комнате – а душа и тело барахтались в отчаянном Сне…
— Ну как, согрелась? – улыбался ей незнакомец, прыгая сатиром.
— Даааа… почтииии… – задыхалась Эви. – Как? Я… мы… понимаем друг друга?
— Ты забыла наш язык?.. Ты знала его… тогда, в прошлый раз, когда… была здесь… Мгновенно… за день… Так гласит легенда!.. Ты забыла?.. – выкрикивал ей парень.
— В прошлый раз?.. Да… я помню…
— Помнишь?.. Прости… Прости меня, Принцесса Белых Туманов… что я… Уфффф!.. – незнакомец остановился, с шумом выпуская воздух, и вдруг опустился на колени перед Эви: — Прости меня, что я затащил тебя в реку. Она течет с ледников, и потому ледяная даже в жаркие дни. Я знаю: ты могла справиться с моими врагами, не сходя с места… но почему-то я испугался за тебя. Наверно, я был неправ. Прости меня!.. – и он склонил голову.
— Принцесса Белых Туманов?..*
________________________________
*Фамилия Уайтхэйз (Whitehaze) переводится как «белый туман». – прим. авт.
— Лучезарная Авалон, Принцесса Белых Туманов, – ведь это ты? Я знаю, кто ты. Во времена короля Лэя ты явилась из утреннего тумана, уничтожив Идриса, отродье тьмы, и назвалась – Авалон, Принцесса Белых Туманов…
— Эвилин. Правильно «Эвилин»… Эвилин Уайтхэйз… Да, это я.
— Великие небеса! – крикнул парень, подняв взгляд на Эви. – Великие небеса!.. – повторил он, коснувшись ноги Эви. По ее телу пробежали мурашки… – Прости! – сказал он, отдернув руку, будто обжегся.
— Почему ты все время извиняешься?
— О! Прости… но я… – забормотал парень, снова коснувшись ее ноги.
Ладонь его поднялась от колена к бедру, вогнав в Эви потоки мурашек. Эви застонала: разгоряченное тело стало чувствительным, как открытая рана.
— Аааа… Ты кто?
— Я Крэак, недостойный принц Лиагоры… Ты спасла мне жизнь… лучезарная Авал… то есть Эвилин… то есть… о небеса, я не могу так… – бормотал парень, глядя на тело Эви.
К ласкающей руке присоединилась другая; вскоре обе руки требовательно массировали ей бедра и ягодицы, раздвигая их и проникая внутрь. Эви не дышала.
Это было так невероятно, что она не могла ни сопротивляться, ни даже испугаться. Тело ее горело, и руки Крэака жгли его все сильней. Она никогда не думала, что прикосновения к голой коже могут так сводить с ума…
Крэак сдерживался из последних сил, но не выдержал — ткнулся носом в пушистый пах Эви. Она зашаталась, задохнулась, – а влажные губы впивались в нее все сильней и глубже; и вот уже Крэак всосался в Эви, обволакивая сладким туманом ее тело и мозг.
Все, что было дальше, было как сквозь завесу сна или тумана: Эви изнемогала под лаской Крэака, закрыла глаза и думала — «мне должно быть стыдно, и страшно, и унизительно… но почему же совсем не стыдно, а так невыносимо хорошооооо…» Она обмякала, плавясь под требовательным язычком Крэака, лизавшим ее между ног; потом она как-то очутилась на траве, мокрой от росы, а сверху был Крэак, целующий ей грудь. (специально для candyfoto.com — candyfoto.com)Она выла и смотрела в небо, и в глаза ей било солнце, прожигавшее ее, как губы Крэака… «Соски нужны, чтобы сосать… вот он и сосет… как маленький… ааааа!» — мелькали мысли, глупые и оборванные, как конфетные фантики; «вот что такое — Наслаждение… когда сладко и нежно… сверху донизу…»
Потом вдруг стало больно, очень больно, и кричащий рот залепили жадные губы; потом боль перешла в полноту между ног, тягучую, зудящую и жаркую, как рана; она втекала в Эви горячим пульсом, толкала ее, рвала на куски, и Эви выла, не зная, больно ей или сладко. Все ее тело горело, превратившись в расплавленный нерв, и сверху донизу пульсировал ритм, толкая ее к жаркой точке — все ближе, ближе, бли…
— АААААААААААА!!! Ааа! Ааа! Ааааа…