ПОДАРОК КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ МАМЫ
Надо заметить, что я, как полный мудак, женился в 20 лет на первой же бабе, своей однокурснице, раздвинувшей для меня ляжки. Излишне говорить, что через пару лет эта женитьба окончилась полным крахом. Мама моя, кстати, не одобряла ни ту, ни мою последующую женитьбу, а точнее — мой выбор невест. Но будучи достаточно деликатной и интеллигентной женщиной, она только пожимала плечами, но ничего конкретного не предпринимала, оставляя меня со своим выбором и его последствиями.
Вспоминая мой первый брак, я всё же нахожу в нем и некоторые положительные моменты. Совершив страшную ошибку в выборе жены — как женщина она была, как выяснилось, просто никакая — я стал яростно исправлять её, стараясь ебать всё, что попадалось под руки. А попадались, бывало, и вполне приличные экземпляры, благодаря которым я в конце концов научился отличать настоящую, хорошую женщину от простого и бесполезного «мяса с дыркой». Приближалась, кстати, 100-летняя годовщина со дня рождения нашего [censored] вождя и учителя товарища Ленина — чтоб его из мавзолея черти, наконец, забрали — и вся страна готовилась к этой дате (1970). Все принимали на себя торжественные обязательства, и мы с приятелем тоже приняли обязательство: выебать к годовщине по сто баб. Он, кажется, даже перевыполнил план, а вот я чуть оплошал…
За это мне – наверное, единственному жителю СССР! — не дали юбилейной медали. Хотя формальное основание для этого было другое — по доносу той, моей первой жены мне пришили «аморалку» и выгнали с работы аккурат в тот момент, когда составляли списки на эту медаль. А на новой работе списки уже давно были составлены…
Разведясь с первой женой и оказавшись на распутьи, я немного растерялся. Но у меня оказались мудрые друзья, которые объяснили мне, что жениться надо не по-глупому, т.е. не «по любви», а по расчёту. Самый же верный расчёт — это жениться на «московском папе», точнее на дочке какого-нибудь большого московского начальника, со связями, квартирой, госдачей, машиной, спецраспределителем и прочими благами. При этом мне популярно объяснили, что «папина дочка» вовсе и не должна быть нивесть какой красавицей, потому что красавиц вокруг — пруд пруди! Всё-то у них есть, а вот «папы с мохнатой лапой» нету! К моему удивлению решить эту задачу оказалось делом не слишком трудным.
В свои 27 лет я наконец твёрдо усвоил, что не следует смешивать женитьбу и свои сексуальные интересы. При некоторой внешней схожести это всё-таки вещи весьма отличные по своей сути. Во второй раз я уже был умнее и женился именно «по расчёту». Мой выбор был почти безупречен — моя невеста заканчивала МГИМО и имела не только московскую прописку (существенный плюс для выходца из Ленинграда), но даже собственную (!) прелестную однокомнатную квартирку в «цековском» кирпичном доме в тихом переулке в районе Плющихи. Наше «семейное гнёздышко» ей устроил её папаша — ба-а-альшая цековская шишка. До этого он много лет не вылезал из-за границы, находясь на высших должностях в ряде советских посольств. Но ему этого было мало, ему хотелось совсем другого: быть при власти, «в Центре».
Даже достигнутое в результате загранработы фантастическое (по тем временам) благосостояние оставляло его вполне равнодушным. Все дни он ходил в одних и тех же пошитых в «цековском» ателье мешковатых тёмных костюмах. Зато его семейство — жена и особенно две его дочери — просто купались во всей этой роскоши. Ну, и естественно, что мне очень хотелось самому отщипнуть кусочек от этого жирного пирога.
Нельзя сказать, что моя молодая жена была такая уж совсем некрасивая; нет, она была вполне обычная московская девушка, только что разве крайне избалованная. И — в папашу — весьма своенравная. Она и замуж-то вышла за меня по принципу: «А я вот так хочу и всё!», хотя, как я позже узнал, её активно отговаривали от этого шага и друзья, и родители; для них я был «без роду, без племени», а точнее без влиятельных родственников в «высших сферах». Мне-то это было без разницы. Ведь главное было то, что, благодаря этой женитьбе, я «попал в обойму». Нужно было лишь потерпеть годок-другой, а там, глядишь, и в Вену, в международный филиал нашего института. Ах, Вена! Город шницелей и штруделей, цветов и вальсов Штрауса! «Дунай голубой, па-пам, па-пам, вдвоём мы с тобой, па-пам, па-пам…» Тихо, комфортно, красиво — да, что говорить! В таком городе пожить годков пять можно даже, ей-богу, с партнёршей гораздо менее симпатичной и более своенравной, чем моя жена.
А пока что я числился «научным сотрудником» в престижнейшем академическом институте, где занимался (для виду, как и почти все остальные) какими-то химерическими, никому не нужными «проектами-отчётами», появляясь в институте не чаще трёх раз в неделю. Зато каждый раз, когда в коридоре или в вестибюле я сталкивался с нашим «Директором», тот неизменно расплывался в улыбке, здоровался за ручку, непременно справлялся о здоровье моего тестя и просил «передавать сердечный привет уважаемому Андрею Петровичу». Что я и делал, когда такая возможность предоставлялась за редкими «семейными обедами». Нечего и говорить, что если бы не тесть, меня бы близко не подпустили к этому учреждению. Собственно, на это у меня и был расчёт, а иначе чего было «огород городить»? Своё новое привилегированное положение я использовал на все сто процентов, включая довольно частые — практически по моему желанию — «командировки» в родной Питер. На этот раз у меня был более чем благовидный повод — день рождения моей мамы: ей исполнялось 49 лет. Жена моя отъехала на трёхмесячную стажировку в ФРГ и я, позвонив для приличия своей тёще, сказал, что еду в Ленинград «в командировку, а заодно и поздравлю маму с днём рождения».
В огромной роскошной квартире родителей моей жены была отдельная большая комната превращённая в кладовку: там были штабелями — от пола до потолка — сложены всевозможные коробки явно «заграничного» происхождения. В основном они были не распакованные, а некоторые даже хранили свой первоначальный подарочный вид. Все они были куплены и фирменно завернуты в явно дорогих магазинах; я это понимал совершенно точно. Погужеваться там было бы здóрово, но опасно: теща держала эту комнату под замком, да и мне самому удалось лишь пару раз случайно заглянуть туда краем глаза. На этот раз теща повела меня в эту уникальную кладовку сама, при мне открыла дверь и, недолго выбирая, протянула мне очень красивую, но лёгкую коробку. На оберточной бумаге было явно видно слово “Damen”, из чего я заключил, что там должен находиться какой-то предмет женского туалета — блузка, косынка, шарф или ещё что-нибудь в этом роде. «Вот, возьми — это от нас подарок твоей матери». Я вежливо поблагодарил, подумав про себя: «Хорош подарок: по принципу — “на тебе Боже, что нам негоже”…»
От себя я захватил большую бутыль (0,7 литра) дорогого французского коньяка (тоже подарок тестя, который я берёг «до лучших времён») и одну из шикарных коробок конфет, всегда находившихся в нашем доме. Кто, когда и кому дарил их — а может быть папаша сам скупал их за копейки в цековском закрытом буфете — я не знаю. Хорошо было в то время быть большим цековским начальником: пока ты был во власти все тебя «обожали» и почитали за честь всучить тебе какой-нибудь подарок, причём желательно подороже.
Конечно, всегда было приятно повидать маму, а в её день рождения и подавно. Но всё же главное было — попасть снова в Питер, подальше от глаз своих новых московских родственников и знакомых, навестить старых друзей и — кто знает! — может быть удалось бы завести небольшой, эдак на недельку, но зато бурный «роман с любовью» с какой-нибудь не слишком требовательной петербурской красоткой. На этот случай я даже запасся небольшим флакончиком хороших французских духов — вдруг пригодятся? Но тут надо было держать ухо вострό: прокол в моей ситуации был бы смерти подобен.Я помню, как, вскоре после женитьбы, я впервые попал на дачу к родителям жены. Дело было летом, был какой-то праздник с большим количеством гостей. Жена моя их всех знала, а я — практически никого. Вернее до тех пор пока не познакомился с одной мамзелью усиленно строившей мне глазки. Как говорится «печки-бабочки», «слово за слово, хуем по столу»… Танцы-шманцы, обжиманцы, или — используя модную тогда космическую терминологию — «затанцовка-зацеловка-стыковка»… Только я было начал повнимательнее изучать расположение отдалённых дачных комнат с целью более детального ознакомления с анатомическими особенностями моей новоявленной знакомой, как вдруг — буквально из-под земли! — на моём пути возникла мрачная (а он ВСЕГДА был мрачным!) фигура моего тестя. «Ты, это, зятёк, не очень… с этой шалавой… Ещё раз вас вместе увижу… Гляди…» Это было сказано таким тоном, что моя пипка из туго надутого воздушного шарика в момент превратилась в то, что от этого шарика остаётся, когда его прокалывают булавкой. После чего я понял: этот номер, по крайней мере в Москве, для меня может оказаться действительно смертельным. В конце концов — одной пиздой больше, одной меньше, какая разница? А «венские шницеля» — это уже серьёзно.
Короче, вот я в Питере, у мамы, в её уютной и чистенькой однокомнатной квартирке, и впереди целая неделя «командировки»! Свобода-бля, свобода-бля, свобода! Гуляй, Вася! Вернее — Володя. «Вовулечка, сыночек! Как я по тебе соскучилась!» Мама кинулась мне на шею, обдав каким-то своим особенным, с раннего детства знакомым ароматом, и крепко поцеловала несколько раз в щёки и в губы. То ли от того, что я уже больше месяца вёл монашеский образ жизни, то ли ещё почему-то, но этот мамин вкусный поцелуй в губы отозвался каким-то странным образом — моя пипка самопроизвольно вздрогнула, и я как-то даже смутился. Да, конечно, это была моя мама, но объективно она была по-прежнему весьма привлекательной женщиной, следившей за своей фигурой и внешним видом. Собственно она всегда была такой, сколько я себя помню. По профессии она была драматической актрисой. Говорят, что в ранней молодости подавала большие надежды, но выйдя рано замуж, в основном, посвятила себя семье — мужу и сыну, т.е. мне, продолжая, правда, оставаться в театре на вторых ролях.
Однако то ли её профессия и обстановка театра, то ли её природные качества обусловили то, что моя мама всегда была подтянутой, элегантной и объективно очень привлекательной женщиной. Конечно, к сорока годам она чуть пополнела, что, на мой взгляд, только добавило «интересности» к её облику. Я, во всяком случае, никогда не видел её «растетёхой» — нечесанной, неряшливо одетой, и т.д. Даже скоропостижная смерть отца (он умер три года назад, до этого практически никогда не болея) не слишком отразилась на мамином внешнем облике. Вот только образ жизни её резко изменился: она практически никуда не выходила, редко-редко встречалась с какими-то дальними родственниками, и буквально на глазах молодела и оживала, когда я приезжал навестить её. Вот и сейчас она встретила меня «в полном параде», причёсанная, надушенная, в очень элегантном костюме — узкая юбка и жакет в талию — а главное с накрытым столом, уставленным моими любимыми явствами. Кулинарка, кстати, она была отменная.
[Только в этот момент я почувствовал, насколько зажат и неестественнен я был всё это последнее время. Мне всё время приходилось что-то «изображать» — то заинтересованного научного работника, то образцового зятя, то внимательного мужа. Последнее, кстати, было особенно мучительно. Как выяснилось, после женитьбы моя молодая жена, в отличие от первых месяцев нашего бурного романа «с джигитовкой, фейерверком, водной пантомимой, еблей и стрельбой», как-то сексуально поостыла и снова стала больше интересоваться своими институтскими подругами и друзьями, чем собственным мужем. Я же не слишком расстраивался по этому поводу; мне так даже было и спокойнее. Но всё же, время от времени мне хотелось ебаться, и иногда мне всё-таки приходилось упрашивать и уговаривать свою жену, которая, казалось, начала забывать о своих супружеских обязанностях. Все они теперь сводились, в основном, к банальным «поршневым движениям» в «стандартной позе» — она «даёт», а я сверху — причём больше всего её заботило, чтобы я не забывал про презерватив (чего я до неё принципиально не признавал!). Про какие-то сексуальные разнообразия, излишества и тонкости я и подумать не мог.
Как-то раз я тактично напомнил ей, что раньше она довольно охотно делала мне минет, и мне казалось что это ей нравилось. На это она довольно сухо заметила, что ей это «вообще-то никогда не нравилось», а делала она это, исключительно уступая моим настойчивым требованиям, «и к тому же это не очень гигиенично». Вот так.]
…И вот напротив меня моя мама — такая родная, приветливая, улыбающаяся и, чёрт возьми, привлекательная, да, очень привлекательная! Где-то глубоко внутри промелькнула мысль: «А ведь наверное кто-то ебёт её и не нарадуется!» Но это было так, мимолётно… всё же — мама… Потом я даже задал ей вопрос: «Мам, а у тебя есть какой-нибудь … друг… или вообще?» Она как-то помрачнела и заметила грустно: «Да, ну их… Был один, а лучше бы его и не было… Лучше совсем без мужиков, чем с таким. Такого как наш папанечка мне уж не найти. Вот если бы мне такого молодца как ты — это было бы здóрово!» На последней фразе она заулыбалась, а потом грустно добавила: «Ну, а для таких как ты я уже старая…» Я принялся энергично возражать: «Да, ты что!
Тебе же только 49 — вся жизнь впереди! Да, и вообще ты женщина хоть куда!» Она как-то печально улыбнулась: «Это правда? Или ты просто хочешь мне приятное сделать?» «Мамуля, слушай, я тебе признаюсь — у меня у самого не так давно была женщина, ну, может чуть только моложе тебя. Это же симфония! Клубника со сливками! Ничего лучше у меня никогда не было. Всем этим малолеткам-сыроежкам она сто очков вперед даст!» «Ну, и почему же вы расстались?» «Так ведь у неё муж, семья… И потом она, я чувствую, стала влюбляться и преследовать меня, а это уже пахло катастрофой. А жалко! Я до сих пор вспоминаю её роскошные полные бёдра… Ой, прости…» «Как у меня?» — вдруг спросила мама улыбаясь. «Д-да… примерно…», промямлил я пристыжённо. Надо было срочно исправлять ситуацию. Я налил по полному бокалу коньяка и предложил очередной тост. Мы выпили раз, выпили другой.
Мама раскраснелась, я сам расслабился. Начал рассказывать разные смешные истории, постепенно перейдя на откровенно сексуальные анекдоты. Мама громко и от всей души хохотала. Мне это было так приятно! Когда я пытался рассказывать их своей жене, она почти всегда морщилась и говорила: «Какая гадость… Неужели тебе это может нравиться?»
В каком-то анекдоте почему-то (сейчас не помню) зашла речь о короткой юбке, из под которой соблазнительно виднелись женские бёдра повыше чулок. «Это что — вот так, что ли?» — мама, заразительно хохоча, приподняла юбку, так что я увидел край её чулок и немного того, что было выше. Почему-то меня это тоже ужасно развеселило, и мы вместе долго смеялись, утирая слёзы. Выпили мы уже к этому времени больше пол-бутылки.
«Мама, я же тебе подарок от тёщи привёз! Совсем забыл про него. Правда, я не знаю что там, коробка так красиво запечатана, прямо из заграничного магазина. Ты сама открой.» Мама осторожно распечатала упаковку, и я увидел на красивой фирменной коробке название магазина и слова типа «дамское бельё». Теперь стало ясно почему она такая объемная, но лёгкая. Удержать маму было уже невозможно. Она вскрыла коробку и … мы оба ахнули: внутри был аккуратно уложен полный комплект супершикарного женского нижнего белья — чулки, трусики, лифчик, поясок с резинками и даже кружевной пеньюар. Всё это было непередаваемо-нежнейшего телесного цвета, с кружевами и, как мне показалось, очень прозрачное по фактуре. После огромного количества охов и ахов, мама вдруг сказала«Не дождусь пока я смогу эту всю красоту примерить». «А ты сейчас примерь — чего ждать?» Мой собственный голос прозвучал как-то неожиданно для меня. Задумавшись на секунду, мама сказала: «А, действительно — чего ждать?» «Это было бы нечестно, мам, я привёз тебе такую красоту и это увидит кто-то, а не я. Так даже несправедливо!»
Всё это произносилось в якобы шутливом тоне, но я не мог не отметить, что всё это становилось действительно более и более, гм, «интересно». Я чисто автоматически ощутил хорошо известный всем прилив неясного ещё сексуального возбуждения.
Мама решительно сказала: «Так, садись-ка ты, дружок, на диван, а я пойду к шкафу и быстренько всё примерю». У мамы была стандартная однокомнатная квартира «с альковом», т.е. комната по форме была похоже на букву «Г», где в основании был этот самый «альков». Там стояла мамина кровать и платяной шкаф с большим зеркалом. Диван же был расположен в «гостиной» части комнаты и шкафа с дивана видно не было. Я послушно сел на диван и … вдруг увидел, что в зеркальном серванте, стоявшем напротив, я вижу часть маминой фигуры со спины. Мама уже сняла жакет и блузку и стала снимать юбку. Это уже стало не просто интересно, а ОЧЕНЬ интересно.
Ничего не подозревая, не отрываясь глядя на разложенные на кровати рядом предметы роскошного гарнитура, мама раздевалась так как если бы она была одна в комнате. По усиливающийся стук сердца я увидел как мама расстегнула лифчик и её полные, круглые и очень красивые груди чуть упали вниз под своей тяжестью. «Какие классные сиськи! Хорошо бы их было помять как следует…» — подумал я про себя чисто автоматически. А мама продолжала раздеваться. Она быстро стащила с себя простые хлопчатобумажные белые трусики и… я снова увидел (впервые за последние примерно 20 с лишним лет!) мамину полную круглую попу. (У меня молнией проявилось давнее детское воспоминание: в одной нашей комнате, где мы когда-то жили, укрыться было практически невозможно. Поэтому мама всегда переодевалась стоя в углу, повернувшись ко мне спиной.
Сначало мне было безразлично, потом я начал проявлять интерес, но мама заметила его и прекратила делать это при мне. Хотя сейчас я вдруг точно вспомнил, что мне при этом ужасно хотелось увидеть — а что же у неё там спереди? «Вид сзади» я тогда изучил досконально, и он мне очень нравился.) Последнее, что сняла мама, были чулки с непритязательным поясом.