Я родилась в интеллигентской семье: мама работала преподавателем культурологии в институте, папа — учителем философии в средней школе. С детства я росла в атмосфере любви и заботы, добродушной и обаятельной девочкой были очарованы не только родители, но и все наши знакомые. Не могли нарадоваться мною и в школе: училась я хорошо, была скромной девочкой-паинькой, много читала, посещала бассейн и плотно занималась гимнастикой. Благодаря занятиям спортом у меня к 13 годам вырисовалась вполне симпатичная фигурка, а при совершенно ангельском, по-детски невинном личике, я была просто обречена регулярно ловить на себе заинтересованные взгляды одноклассников. Но тогда я еще не интересовалась интимными сторонами жизни, да и сверстники казались мне несамостоятельными мальчишками, не вызывавшими никаких чувств, кроме дружеских.
Тем временем, к моменту моего поступления в 7-ой «А» класс, многое в жизни страны, и в моей в частности, изменилось: сначала умерла моя мама (она давно тяжело болела), а затем рухнул Советский Союз, и настало безумное время начала 90-х. Отец получал жалкие гроши в школе, и мы вели образ жизни, граничащий с нищетой. Я просила его сменить работу на более денежную, но он отговаривался, что кроме философии больше ничего не знает и не умеет, и поэтому его никуда не возьмут, заняться же бизнесом, как его бывший сокурсник по факультету философии Георгий Ахмедович (я его называла дядя Жора), он принципиально не хотел: начинал философствовать, что недостойное это дело — гнаться за материальным благополучием, а надо довольствоваться имеющимся, хотя, как я думаю, это был просто страх. Я не могла довольствоваться такой позицией и отец, которого я еще и подспудно винила в том, что не смог уберечь мамочку, вызывал во мне все большее отвращение. Он вел себя очень важно, будто бы знал все-все на свете, но на самом деле не мог признаться сам себе даже в собственном страхе. И по мере того, как я все больше разочаровывалась в отце, мне все больше импонировал дядя Жора. Он был полной противоположностью отца, несмотря на то, что в свое время они вместе изучали философию. Причем противоположностью даже внешней: отец, худой, невысокого роста, в очках, резко контрастировал с огромным, немного полноватым дядей Жорой. Когда дядя Жора заходил к нам в гости он сразу подавлял отца своей бьющей через край энергией. В его манерах постоянно присутствовало что-то агрессивно-нахальное, сначала очень раздражавшее меня, но потом, внезапно, я стала испытывать к этому аморальному зверю какие-то совершенно новые для меня чувства.
К тому же дядя Жора, в отличие от отца, никого и ничего не боялся, еще во времена перестройки занялся бизнесом (если так можно назвать криминальную по своей сути деятельность, которой он зарабатывал деньги) и в начале 90-х был уже очень состоятельным человеком. Он ездил на шикарных иномарках, жил в загородном коттедже, отдыхал на Средиземном море. Мой отец обо всем этом мог только мечтать и, как я думаю, именно поэтому он все больше и больше ненавидел дядю Жору, с пеной у рта доказывая, что Георгий Ахмедович — достойный презрения аморальный человек. Но чем больше он мне это доказывал, тем больше я презирала его самого. Видимо, схожие чувства испытывал к нему и дядя Жора, на время переставший заходить к нам в гости.
Переломным моментом в моей жизни стал вечер 24 марта, когда я еще училась в 7-ом классе. Отец, незадолго до этого пристрастившийся к алкоголю, вновь пришел домой «навеселе», и все бы еще было хорошо, если бы неожиданно на своем джипе не подъехал дядя Жора. Как он объяснил, он хотел просто повидать старого приятеля, но отец встретил его совсем не дружелюбно: ударивший в голову алкоголь добавил храбрости и папа вдруг стал учить дядю Жору жить. Что страну грабить не хорошо, что деньги — это зло, и что разврат, в который погрузился дядя Жора, ни к чему хорошему не приведет. Поначалу его бывший товарищ на это все только ухмылялся и отшучивался, но тут на кухню, где происходило все это дело, зашла я.
Я была в своей обычной домашней одежде: розовеньких штанишках и легкой белой маечке на босу грудь. Дядя Жора посмотрел в мою сторону и замолк на полуслове. Было такое ощущение, будто он меня не узнал. Быстро окинув меня взглядом с головы до ног, он повторил это движение глаз снова — но уже значительно медленнее. Он словно раздевал меня взглядом, и я смущенно потупила глаза, с трудом выдавив из себя:
— Здравствуйте, дядя Жора.
На кухне повисла напряженная пауза, длившаяся несколько секунд, и тут дядя Жора задумчиво произнес:
— А кобылка то эта будет похлеще, чем была ее мать.
Отец вспыхнул, вскочил со стула, беззвучно открывая рот, а потом неистово закричал:
— Вон!!! Вон из моего дома, животное!!!
— Мало того, что он еще на мою жену заглядывался, царство ей небесное, так он теперь на мою дочь вздумал слюни пускать!!! — не унимался отец уже после того, как дядя Жора ушел.
Мне стало противно, и я ушла в свою комнату. Меня почему-то совсем не оскорбило, что дядя Жора назвала меня «кобылкой» — напротив, было в этом что-то очень странно возбуждающее, но тогда я еще даже не могла понять и описать свои чувства. Чувство стыда за отца жгло очень сильно, я не знала, куда себя деть, некоторое время бродила по комнате, потом вышла и решительно сказала:
— Ты должен извиниться перед дядей Жорой!
— Что??? Ты с ума сошла??? Пусть эта свинья сама извиняется!!!
Побуянив еще некоторое время, он заперся в своей комнате, и вскоре его стало не слышно.
Ночью я спала неспокойно, ворочалась в постели, несколько раз просыпалась. Мне очень хотелось извиниться перед дядей Жорой, да и находится в одной квартире с отцом, после всего произошедшего, было как-то в тягость. В конце концов, я подумала и решила: я ведь знала, где находится коттедж дяди Жоры — пару лет назад мы заезжали туда с отцом, перед которым Георгий Ахмедович, по всей видимости, решил похвастаться своим уровнем жизни (отец после этого был злой и проклинал «буржуев»). Теперь, встав спозаранку, я обулась в кроссовки, накинула курточку, натянула на голову свою шапочку с помпонами, и отправилась на вокзал. Отец, когда проснулся, наверняка решил, что я пошла в школу, тем более что я, для правдоподобности, захватила с собой школьный ранец.
К коттеджному поселку новых русских я подъехала где-то часам к 9 утра. Солнце было уже довольно высоко, небо — без единого облачка, дул легкий ветерок, жизнерадостно щебетали птички. Обнаружив дом Георгия Ахмедовича, я прошмыгнула через калитку, но когда попыталась войти в дом, дверь оказалась заперта. Только сейчас я заметила, что из расположенной в конце участка баньки идет дым. Я вспомнила, что дядя Жора как-то говорил о своей привычке по утрам париться в баньке, обливаясь в довершение холодной водой. Я пересекла участок и, немного поколебавшись, открыла дверь бани и вошла.
Баню, как впрочем, и все остальное, Георгий Ахмедович сделал с размахом: предбанник был не жалкой коморкой, а достаточно вместительным помещением, в частности, вмещающим бильярдный стол. За бильярдным столом, на деревянной скамейке небрежно раскинулся сам дядя Жора. Он был одет в халат и потягивал кофе. Судя по всему, он уже попарился, облился холодной водой, и теперь неспешно отдыхал в предбаннике. Как только я вошла, он вздрогнул, его брови удивленно поднялись вверх. На мгновение я сильно смутилась, но набрала воздуха в грудь и решительно произнесла:
— Дядя Жора, мой папа оскорбилвас. Он был не прав. Я пришла извиниться.
Удивление и недоверие на лице Георгия Ахмедовича постепенно сменились самодовольной ухмылкой, он встал и направился в мою сторону. Приблизившись, он закрыл за мною дверь, взял меня за плечи и, не переставая ухмыляться, заглянул мне в глаза:
— Ну, и как же ты собираешься искупить вину своего отца, девочка?
До этого момента в моей голове был рой каких-то безумных, противоречащих друг другу мыслей: одна часть моей личности дико кричала, что мне нужно немедленно развернуться и сломя голову бежать, другая — не позволяла сдвинуться с места. Но теперь, встретившись глазами с его нахальным властным взглядом, почувствовав на своих плечах его тяжелые ладони, я вдруг окончательно и твердо поняла, чего хочу. Я хотела целиком и всецело принадлежать этому успешному самцу. Он был для меня воплощением мужской силы, мощи, энергии, успеха. Мне хотелось бы, чтобы таким был мой отец, но мой отец был ничтожеством, и теперь я решила, что раз уж мне не посчастливилось родиться в роду победителей, так я хотя бы доставлю удовольствие представителю этого рода.
— Я готова извиниться перед вами так, как вы того пожелаете, — произнесла я, и покорно улыбнулась.
— Ну и дура же ты, — как-то очень ласково произнес дядя Жора, отпустил мои плечи и, не прекращая ухмыляться, неторопливо развязал пояс халата.
Полы халата раздвинулись, и я невольно опустила глаза вниз. Я никогда раньше не видела мужской член, а тут было на что посмотреть: только потом, спустя некоторое время, я узнаю, насколько редко встречаются в природе такие здоровые половые органы, какие были у дяди Жоры. Не в силах оторвать взгляд от завораживающего зрелища я нерешительно протянула вперед свою ручку и дотронулась до его стремительно набухающего пениса — он резко дернулся еще выше, мгновенно став твердым, как кость. Моя рука скользнула ниже и попыталась обхватить его яйца, но переполненные спермой они был огромны, и не помещались в мою ладошку. Тихий стон восхищения вырвался из моей груди, и я подняла восторженные глаза вверх, где встретилась с взглядом дяди Жоры. Он ничего не говорил, только властно смотрел из под нависших густых бровей, и, словно сгибаемая этим волевым взглядом, я стала медленно опускаться на колени, продолжая жалобно и покорно смотреть снизу вверх в глаза своему повелителю.