Я вернулся домой полностью опустошенным, разбитым и злым. Война и четырехлетний плен сделали свое пагубное дело. Все вспоминалось как страшный сон, особенно плен. Вечный голод, истязания, унижения и беспросветная тяжелая работа. Короче, рабство. «Вы есть рабы, — частенько говаривал командир боевиков, продавая нас на рынке и охаживая плетью. — Будете хорошо работать — будете много кушать!»
Увы, Лялька не дождалась, выскочила замуж. Она похоронила меня четыре года назад, когда пришло извещение. Увидев меня, стоящего на пороге с букетом цветов и глупо улыбающегося, она побледнела как смерть и начала медленно оседать…
Я пробыл у них до вечера, они с мужем приняли меня хорошо. А к ночи я тихо и незаметно ушел…
Через какое-то время я прибился к хорошей девчонке, звали ее Ниной.
Время текло незаметно. Я не расспрашивал о ее жизни. А она, в свою очередь, не лезла в мою. Мы жили душа в душу. Создавалось впечатление, что это идиллия.
Была, правда, не очень приятная мелочь: в постели Нина старалась играть первую скрипку и порой была жестока. Как будто ей доставляло удовольствие сделать мне что-нибудь побольнее во время наших занятий любовью. Но я не обращал на это внимания. Со мной не особо проходят первые скрипки. Я умею заламывать…
Однажды ее подруга устроила вечеринку — на даче. Когда я увидел это строение, которое выдавалось за дачу, единственное, что пришло на ум, — замок. Впрочем, мне было по барабану.
Пара мордоворотов на охране меня тоже не особенно пугала. Не таких видывал. А вот дамы произвели впечатление: две черноволосые, размалеванные мымры и одна, видимо хозяйка, надменная блондинка не первой свежести с ледяным, тяжелым взглядом, от которого веяло могилой, но никак не женственностью.
Нина познакомила нас. Ледяную хозяйку звали Аллой. Меня это имя раздражало всегда. Имена других я, честно говоря, не запомнил. Уж больно они были мудреные и навевали что-то скандинавское и совсем не вязались с внешним видом. Мы расположились на обширной террасе в плетеных креслах. Пара доходяг с затравленным видом прислуживали за столом. Я заметил, что девки обращаются к ним с нарочитым унижением. Тут же вспомнилось рабство. Но я старался гнать от себя эти мысли…
Девки ржали и многозначительно переглядывались, а я, ничего не подозревая, с удовольствием жмурился вечернему солнцу, глотая коньяк. Естественно, я и думать не думал, что в нем клофелин…
Последнее, что мне запомнилось: какой-то странный, нехороший взгляд хозяйки в мою сторону и почему-то потупленные глаза моей Нинки…
Очнулся я подвешенный цепями к низкому потолку. Наверно, это был подвал. Ноги стягивали веревки, которые крепились к небольшому станку. «Растяжка», — ухмыльнулся про себя я. Это мы тоже проходили. Я был абсолютно гол, не считая жалкого подобия трусов из черной кожи с маленькой молнией и какой-то дряни в виде маски на роже.
Во влип. Ну и сука же ты, Ниночка!
— Что, раб, очухался?
В креслах сидели, словно инквизиторы, эти самые три полуобнаженные мымры, в коже и латексе. Нина была одета так же, но стояла на коленях — рядом с ними. Шея ее была заключена в «строгий» ошейник. За спинами дам, словно мифические палачи, стояли в черных плавках и колпаках два дюжих мужика (видимо, это были те самые мордовороты), а в углу жалась от страха прислуга — четверо тщедушных парней.
Девки потягивали коньяк и надменно улыбались. Перед ними стоял небольшой столик с нехитрым пыточным инструментом.
— Что молчишь, раб? Или язык проглотил от страха? — Белобрысая курва ухмыльнулась и притянула Нинку к себе за волосы. — Милочка, ты говорила, что он мужик-кремень!
— Слышишь, ты, блядота! Это уже не игрушки, — медленно закипая, процедил я. — Вы слишком далеко зашли. Неприятности будут.
— Сука! — всколыхнулась одна из чернявых. — Ты кого называешь блядью, раб?
Она вскочила и схватила с железного подноса кнут.
— Не надо! — закричала Нина. Она пыталась вырваться, но стальные пальцы Аллы не выпускали ее.
Кожу обожгло от удара. Во мне вскипела вся боль пережитого за четыре года плена. Я уже проходил через это.
— Что, не нравится? Будь почтителен к госпожам, и тогда не будет наказания. Понял, скотина? Но маленький урок ты все же получишь!
И она принялась охаживать меня кнутом.
— Постой, — остановила ее Алла, поднимаясь. В руках она вертела металлический стек. — Дай-ка и я посмотрю на этого мужчину.