Боже, какое это счастье, ощущать его внутри себя! Как он двигается, как пульсирует, как вдруг прорывается густой вязкой жидкостью! Как дрожит и выгибается, выплескивая остатки страсти, и как валится на тебя, вымотанный этим, опустошенный. Чувствовать его вкус на своих губах, слышать его еле слышный шепот: «Красавица моя», отвечать лишь мимолетным поцелуем и одновременно проваливаться в сон…
Мир вокруг рушится, разлетается на осколки, осыпается черными ошметками. Земля уходит из-под ног. Но тебе все равно. Ты знаешь нечто, чего не знает никто вокруг. У тебя внутри растет новый мир. Пока он совсем крохотный, даже ты знаешь о нем лишь потому, что меняются твои ощущения — наливается грудь, иногда тянет внизу живота, чаще хочется соков и фруктов, тошнит от запахов… Любимый понимает. Он не чувствует, но он тоже знает, что в этом безумном поглощающем самое себя мире, ты и то, что внутри тебя, это последние оплоты порядка, спокойствия и чистоты. И он оберегает тебя, как может…
А крохотный мир растет. С каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой в нем появляется что-то новое. Через месяц это уже почти существо. Он еще не живой, еще не дышит, у него еще нет сердца, но он уже все чувствует. Точнее, она. Почему-то ты уверена, что это девочка. Любимый говорит, что ему все равно, какого пола будет этот человечек, этот мир…
А потом появляется кровь. Ты знаешь, что это значит. Где-то глубоко в душе, ты знала, что так будет. Приходят какие-то люди, что-то спрашивают, что-то записывают, но тебе уже все равно. Ты знаешь, что крохотного мира больше нет, что внутри тебя больше ничего не осталось, только сгусток мертвой плоти…
Белый потолок, желтые стены, разговоры… Кто-то говорит, кто-то спрашивает, кто-то смотрит, заставляя тебя каждый раз подниматься на алтарь, где ты сидишь, широко раскинув ноги. И ничего нет. Только пустота…
* * *
— Выкидыш в ходу… накрывай… — сухо и спокойно командовал врач — высокий светловолосый мужчина средних лет с небольшим животиком и сильными руками.
Он отошел от кресла и отвернулся к окну, пока молоденькая медсестричка в коротеньком халатике и зеленых брючках сосредоточенно возилась с блестящими инструментами на высоком столике на колесиках и накрывала их сомнительного вида и цвета тканью.
— Анестезиологов звать? — спросила она, раскрыв упаковку с перчатками и выложив их поверх ткани.
— Конечно, — недовольно кивнул врач.
Медсестричка убежала. Врач грустно посмотрел на меня и снова отвернулся.
Я лежу на кресле, ноги на подпорках и отрешенно смотрю в потолок. Все это как будто не со мной. Этот грустно-спокойный доктор, эта опытная, несмотря на свою молодость, медсестра, эти разложенные и подготовленные блестящие инструменты, которые вот-вот вонзятся в мою плоть, станут кромсать что-то, что я совсем недавно считала своим ребенком…
Дверь открылась, и я повернула голову навстречу вошедшим. Врача узнать легко — она входит деловито, сложив руки на груди, в крахмальном халатике с логотипом какого-то препарата, с коротко остриженными крашеными волосами и недовольным выражением лица. За ней идет операционная сестра — маленькая сухонькая с черными волосами под «каре» в больших очках, марлевой повязке и белом халате. Она проходит между окном и креслом, стараясь не смотреть, но все равно бросает взгляд. Видимо, все понимает. У нее в руках два шприца…
— Платная анестезия или бесплатная? Платная сто… — начинает заученный текст анестезиолог.
Я вежливо улыбаюсь:
— Простите, а чем платная отличается от бесплатной?
— Боже, как я устала! — изрекает врач, глядя на меня с презрением и ненавистью. — Коли ей кетанол, пусть знает… — и отходит к дальнему окну.
Мой доктор ухмыляется, не глядя на нее.
В этот момент операционная сестра берет мою правую руку.
— Ну, и где твои венки? — спрашивает приятным тихим голосом.
— Там были, — улыбаюсь ей в ответ, — вроде, я их никуда не прятала.
Она улыбается мне под повязкой — я вижу это по ее глазам за очками. Затягивает жгут:
— Расслабь руку… Закружится голова — ты просто спи… Колю…
И я растворяюсь…
Меня нет. Есть шум, гул, грохот, ощущение падения, кружения и полета одновременно, будто стоишь на огромной высоте, а вокруг тебя все движется. Всего тоже нет. Есть белое покрывало и коричневые полосы. Нужно следовать за этими полосами. Они извиваются, изгибаются, разбегаются, невозможно уследить ни за всеми сразу, ни за каждой в отдельности. Все меняется, и покрывало уже не белое, а коричневое, и коричневые полосы теряются на нем, уступая место белым…