Полдень, но солнце уже печет неимоверно, и над речкой, зеркально сверкающей в щедро горячих солнечных лучах, слышны крики, визг, смех — мальчишки, загорелые до черноты, весело плещутся в воде, поднимая фонтаны радужных брызг; чуть в стороне от мальчишек, но тоже на берегу — у самой кромки воды, сидят несколько парней; парни в плавках, но они не купаются, а, дымя сигаретами, неспешно пьют пиво.
Мальчишкам лет по тринадцать-четырнадцать, парням — по семнадцать-восемнадцать, и ни те, ни другие никакого внимания друг на друга не обращают: места хватает всем… и никто не видит, как метрах в ста от берега, в густом кустарнике, один из парней зажал пацана: левой рукой удерживая извивающегося Мишку за грудь — прижимая его к себе, рукой правой Артём бесстыдно скользит по Мишкиному животу вниз, и жаждущая ладонь его растопыренными пальцами цепко впечатывается в то место, где у Мишки ещё нетвёрдо, но уже сочно и потому вполне ощутимо бугрится, — стиснув через плавки быстро напрягающийся Мишкин член, Артём возбужденно смеётся, обдавая Мишкино ухо горячим дыханием:
— Бля, у самого уже колом, а он вырывается… чего ты ломаешься? — Артём, скользя губами по тонкой Мишкиной шее, сладострастно тискает через плавки Мишкин член.
— Пусти! — Мишка, продолжая выворачиваться из рук Артёма, крутит из стороны в сторону круглым задом, порывисто дёргается, пыхтит, но всё это бесполезно — Артём сильнее Мишки… и сильнее, и старше: Мишке — тринадцать, а Артём из компании тех парней, что пьют на берегу пиво, и ему, Артему, почти восемнадцать — осенью Артем пойдёт в армию.
— Чего ты… чего, бля, вырываешься? Целка, что ли? — всё так же прижимая левой рукой извивающегося Мишку к груди, ладонью правой руки Артём с нажимом скользит вверх-вниз по Мишкиному паху, через плавки лаская напряженный Мишкин член. — Стой… стой спокойно!
— Пусти… пусти меня! — вырывается Мишка.
Не отвечая, Артём вжимается собственным пахом в Мишкин зад — с силой, с наслаждением вдавливает свой стояк в мягкие Мишкины булочки и, возбуждённо сопя — не прекращая тискать через плавки твёрдый Мишкин член, начинает вверх-вниз с наслаждением двигать бёдрами, сладострастно сжимая свои круглые, плавками обтянутые ягодицы, — Мишка, ощутив правой половинкой задницы твёрдый член Артёма, на какой-то миг затихает… но мысль, что их могут увидеть, тут же подстёгивает Мишку снова, и он, как ошпаренный, начинает тут же дёргаться ещё сильнее, одновременно чувствуя, как ладонь Артёма по-хозяйски ловко скользит ему в плавки.
— Ого! — возбуждённо смеётся Артём, сжимая в кулаке твёрдый Мишкин член. — Пушечка что надо… почти как у меня!
Член у Мишки действительно большой… горячий и твёрдый, член у Мишки — как у взрослого парня, — и, продолжая удерживать извивающегося Мишку левой рукой поперёк груди, Артём начинает медленно двигать в Мишкиных плавках кулаком руки правой.
— А так… так тебе нравится? — шепчет Артём, снова вдавливая в мякоть Мишкиного зада свой собственный возбуждённый стояк.
— Пусти… — Мишка, извиваясь, пытается вытащить руку Артёма из своих плавок.
— Тебе что — не нравится, что ли? — тихо смеясь, Артём сильнее сжимает в кулаке Мишкину «пушечку». — А если — так? — и, сладострастно вдавливаясь в правую Мишкину ягодицу напряженно твёрдым пахом, Артём быстрее, энергичнее двигает кулаком… никаких затруднений у взрослого Артёма это действо с Мишкиным членом не вызывает — сам у себя Артём регулярно дрочит правой рукой, и теперь рука его — правая — двигается привычно и ловко. — Так — нравится? — шепчет Артём, возбуждённо смеясь.
Мишке и приятно, и стыдно, и необычно — одновременно, — прижимая Мишку к себе, Артём дрочит возбуждённый Мишкин член, одновременно елозя через плавки по круглой Мишкиной заднице членом своим… парень дрочит член пацану, а в ста метрах от них пацаны купаются, парни пьют пиво, — лето, полдень… стоя в кустах, парень дрочит свой член о зад пацана, а в ветвях деревьев, прыгая с ветки на ветку, деловито щебечут птицы, и им, птицам этим, нет никакого дела до того, что делается внизу…
— Пусти… — шепчет Мишка, — пусти меня… чего ты меня доишь?
— Неужели не нравится? — тихо смеётся Артём.
— Я же не этот… не онанист! Пусти меня… пусти! — Мишка снова вырывается, и снова его усилия ни к чему не приводят — держит Артём его крепко. — Не онанист я! Пусти…
— Онанизм — это когда ты себя доишь сам… в уединении это делаешь, чтоб никто не видел… да еще при этом всем врёшь, что никогда этим не занимаешься… понял? Тогда это онанизм… А сейчас это не онанизм, а предварительная игра… чуешь? — Артём смеётся. — Предварительная…
— Какая ещё игра? — Мишка, чувствуя, как привычной сладостью полыхает в промежности, на какой-то миг затихает… Артём дрочит ему член, прижимая его к себе, и это Мишке почти так же приятно, как приятно бывает каждый раз, когда он, Мишка, делает всё это себе сам… но одно дело, когда делаешь это себе сам — в уединении, чтоб никто не видел, и совсем другое дело… — Пусти! — Мишка, словно опомнившись, снова энергично дергается, крутит задом, пытаясь вывернуться из рук Артёма.
— Какая игра? Пусти…
— Что значит — «какая»? Обыкновенная… или ты, может, хочешь сказать, что ни с кем в такие игры не играешь?
— Не знаю я никаких игр… пусти меня… пусти!
Не отвечая, Артём с наслаждением трётся своим возбуждённым членом о мягкий — упруго-мягкий — Мишкин зад… ох, до чего ж этот Мишка ему нравится! Попка — как спелый персик, и весь он сам… «пусти», «пусти», — как его, пацана этого, убедить, что ничего зазорного в однополом сексе нет? В промежности у Артёма всё полыхает, и сладкая дрожь возбуждения звенит, как тетива, во всем теле, но… в ста метрах сидят пацаны — пьют пиво, и ещё пацаны в стороне купаются… того и гляди, кто-нибудь сюда ломанётся, а этого Артёму хочется меньше всего. Точнее, этого Артёму не хочется совсем.
Хотя… что в этом особенного? Артёму почти восемнадцать — осенью в армию, и мальчишки ему нравятся едва ли не больше, чем девчонки… впрочем, он сам толком не знает, кто ему нравится больше; у всех парней есть девчонки, и у Артёма девчонка есть тоже, но с ней он еще не пробовал — ни разу у ней не просил, на близости не настаивал, а с парнем Артём уже пробовал, когда был прошлым летом в спортивном лагере, и даже не раз… не раз это делал — трахался с пацаном… кайф это! — елозя выпирающим из плавок членом по круглым Мишкиным ягодицам, прижимая Мишку к себе, Артём сладострастно перебирает чуткими пальцами крупные пацанячие яички, гладил лобок, то и дело запуская пальцы в шелковистые густые волосы… по возрасту Мишка ещё малолеток, а член у него как у Артёма — не меньше… и волосы на лобке — шелковистые, мягкие, густые, — Артём, возбуждённо елозя своим стояком по Мишкиной заднице, откровенно, бесстыдно лапает пацанячее хозяйство… впервые чужая рука по-хозяйски орудует т а м, и Мишка, невольно затаив дыхание, снова какое-то время стоит, не двигаясь, — мысленно следя за перемещением пальцев Артёма, Мишка чувствует, что ему всё это… ему всё это — необыкновенно приятно… черт знает что! Приятно ему… гомик он, что ли? Приятно… а если их кто-нибудь здесь увидит?!
— Пусти! — Мишка вновь начинает извиваться, пытаясь освободиться, но хватка у Артёма железная — держит он Мишку крепко. — Пусти… я кричать буду! Кричать сейчас буду! Пусти…
— Дурак ты, что ли? Кричать он будет… хуля кричать? — шепчет Артём, обдавая Мишкино ухо горячим дыханием. — Ты чё, бля… ты чё такой дикий? Пацаны мечтают об этом, а он… кричать он будет! Ну, бля, дурак! Ой, дурак! Хуля кричать? Пойдём… отойдём немного…