— У тебя еще не было девушки, правда?
Отвечать я не мог, да этого и не требовалось — и так все было ясно. Она высвободила из юбки низ водолазки и взяла своей узкой ладошкой мою правую руку.
— Хочешь потрогать вот здесь?
Не дожидаясь моего согласия, Вика подсунула мою ладонь под водолазку и положила себе на грудь. Я, конечно, знал, что женщины носят бюстгальтеры, поэтому то, что я ощутил под рукой, заставило меня просто задохнуться. У Вики не было бюстгальтера; ее грудь туго обнимал нейлоновый «чулок».
— Сожми посильнее! — чуть слышно попросила она. Ее пальцы едва заметно обозначили на моей ладони, чего она хочет. Я сжал ее упругую, твердую грудку и услышал тихий стон — стон кончающей женщины. Она крепче сжала мой член и коротко вздрогнула, закрыв глаза и покусывая губы. Честно сказать — я испугался, что сделал ей больно, и попытался отстраниться, но она мягко меня удержала. Не открывая глаз, она заправила себе под свитер вторую мою руку, на левую грудку, а затем обняла меня рукой за шею и безошибочно нашла губами мои губы.
Бог ты мой! Я, конечно, уже не раз к тому времени целовался с девчонками. На танцах в уголке, в подъезде, в парке возле дома. Но куда там было моим молоденьким партнершам, которые сами ничего толком не умели! Между «озабоченными» парнями ходили шепотки, что мол, Галка целуется лучше Наташки, а Юлька — лучше Аньки, а вот Элька Меньшикова, известная на всю школу оторва, типа умеет «целоваться с языком». Что это значит — «с языком» — никто точно сформулировать не мог, потому, что пацаны все были сами зеленые, как весенняя травка. Такчто базар оставался голым и беспредметным базаром. Я же всю жизнь испытывал инстинктивную брезгливость к любым сплетням и пересудам, так что даже и не прислушивался, кто там что «умеет» и «не умеет».
Но поцелуй Вики просто оглушил! За ней был опыт взрослой женщины, за ней была вкусная, мягкая помада, за ней было желание одинокой «разведенки». Ее губки, зубки и язычок так самозабвенно ласкали мой рот, что мне оставалось только не мешать ей и позволить вытворять с моими губами все, что ей хочется.
Я не знал тогда, что значит «кончать». Уж не прогневайтесь, мальчик-с. Но под ее губами и руками, сжимая твердые комочки ее грудей, понял — вот сейчас я кончу.
— Подожди, — одними губами выдохнула Вика, чуть отстраняясь от меня. Я чуть не застонал, когда она выпустила из пальцев мой член. Мелькнула дурацкая мысль — «вот и все!». Ага, как бы не так.
Одним грациозным движением она стянула водолазку. Вот это да! Две ее прекрасных, высоких дыньки туго обхватывала такая необычная полупрозрачная штука. Это сейчас я знаю, что такая «штука» называется топик. Не обращая внимания (а может быть, тайно наслаждаясь) на мое тихое восхищение, Вика расстегнула юбку и уронила ее вниз, а затем переступила ножками, выходя из нее. Я уже не мог думать ни о чем; красивая, взрослая женщина, учительница, минимум 45 минут в день бывшая нашей хозяйкой, стояла передо мной полуобнаженной. Топик не столько прикрывал, сколько подчеркивал грудь, а ноги и живот обтягивали плотные черные матовые колготы. Картину дополняли кремового цвета босоножки на высоком каблуке-шпильке. Ума не приложу, как женщины умудряются ходить в такой обуви. Причем эти каблучки нас, мужиков, просто гипнотизируют.
Меня страшно тянуло потрогать ее там, между ног. А если можно, то и поцеловать. Вика словно услышала меня (а возможно, она просто знала, как ведут себя в таких случаях мужчины).
— Присядь, — она слегка надавила пальцами мне на грудь, и я сел на край парты. — Потерпи!
Сжав коленки и изящно отведя их в сторону, она присела передо мной и в два счета расстегнула мне ширинку. Член, твердый, как оглобля, вымахнул наружу; тонкими пальчиками она помогла выбраться из трусов моей напрягшейся до предела мошонке, как-то умоляюще посмотрела на меня, словно прося прощения, и аккуратно, как пирожное, взяла в рот мою головку.
Я сейчас рехнусь, — подумал я. Этого быть не может, потому что не может быть никогда. Я, видно, заснул на уроке, и меня сейчас разбудит учитель, да не как-нибудь, а каким-то особо обидным способом. Бывало такое, чего уж там. Вечером два часа проведешь на татами — наутро вырубаешься на уроке, как бракованный выключатель. Особенно если урок скучный и неинтересный.
Но сон не кончался.
Вика не торопясь, нежно облизнула головку, подержала ее за щекой, подразнила язычком уздечку, чуть-чуть, на грани боли, прикоснулась к обнаженной головке зубками — и погрузила член в себя до самой мошонки!
Все, вот теперь точно рехнусь, — мелькнула отстраненная мысль. Передо мной на корточках сидела красивая женщина, учительница моя, между прочим, пальцы ее левой руки нежно теребили мою мошонку, то сжимая яички почти до боли, то отпуская меня на волю, а пальцы правой стискивали член колечком у самого корня, слегка массируя его вперед-назад. А губы! Накрашенные светло-розовой помадой губы сомкнулись на члене вторым колечком; Вика, ненасытная, как голодная пантера, безостановочно погружала мой член в себя по самый корень, и я вздрагивал, ощущая головкой ее узкое горлышко. Это казалось невозможным: маленький женский ротик с чуть кокетливыми губками — куда там может войти здоровенный член перевозбужденного подростка?! Входил, да еще как! Оторвавшись на миг от моей мошонки, Вика поймала мою правую руку и прижала ее к своему горлышку. Сквозь кожу и тонкий слой мышц и почувствовал толчки своего члена!
После этого я начал ее по-настоящему ебать в рот, простите за грубость. Я крепко взял ее за волосы и начал с силой насаживать на свой кол. Теперь уже я, а не она, задавал темп и размах фрикций. Будь я проклят, но ей это понравилось! Больше того, похоже, именно этого она от меня и добивалась! Снова раздался стон, только теперь громкий, протяжный; Вика совершенно себя не сдерживала. И снова, как и в первый раз, я испугался, что сделал ей больно или неприятно. Я отстранился и приподнял ей голову, вглядываясь в затуманенные сладкой мукой глаза.
— Не прекращай, — выдохнула она. — Кончи мне в рот, пожалуйста!
Я вновь осторожно насадил ее на член и продолжил, как мог нежно, массировать ее рот и горлышко своим колом. С каждой секундой ее тело напрягалось все больше и больше, ее руки проникли мне под пояс, в трусы, и пальцы с аккуратными маленькими ногтями, перепачканными мелом, впились мне в бедра. Я вздрогнул; руки инстинктивно прижали головку Вики к животу, а член разрядился спермой в ее разгоряченный рот. Несколько секунд я кончал, выбрасывая струю за струей, а Вика, конвульсивно вздрагивая и явно не отвечая за себя, только глотала и чуть слышно постанывала. Наконец, она медленно оторвалась от моего живота, еще раз облизнула головку, погладила ствол, поднялась с корточек и присела мне на колени.
— Ты кончил мне в рот? — прошептала она мне на ухо. — Правда, ты кончил мне в рот?
Ясен пень, подумал я. Зачем ты спрашиваешь — ведь это и так ясно, кому уж лучше знать об этом, как не тебе! Но что-то мне подсказало, что я должен подыграть Вике. Это сейчас я знаю, что женщины любят, чтобы мужчина им говорил, говорил. А тогда не знал, просто догадался.
— Правда, — так же тихо ответил я. — Я кончил тебе в ротик. У тебя такой язычок сладкий!
— Правда?
— Правда.