С горем пополам я справился с колготками, кое-как застегнул на груди лифчик. Я понимал, что весь ближайший год мне придется ходить только в этом. И мне это не нравилось…
— А теперь подпиши-ка вот эту бумагу, — сказала Наталья Ивановна.
«Я, такой-то такой-то, признаю, что являюсь женщиной, — было написано в бумаге. — Я обязуюсь никогда не носить брюки и мужскую одежду вообще. Если я когда-нибудь надену брюки, то буду жестоко наказан. Справедливость этого наказания я полностью признаю, каким бы жестоким оно не было. Также обязуюсь говорить о себе только в женском роде. Если я нарушу эти правила, то пусть меня сурово покарают. Если я буду замечен в брюках, я согласен принять все меры наказания, которые сочтут возможным наложить на меня наши учителя». Нечего делать, я расписался…
— А теперь еще вот это, — сказала Наталья Ивановна.
Бумага называлась «Договор о добровольной кастрации». То есть я, получается, не возражаю против того, чтобы стать на всю жизнь — даже не бабой! Чем-то хуже, чем баба! Каким-то евнухом… Обалдеть! Мало того, что я не имею права носить брюки, так меня еще хотят кастрировать? Да ни за что!..
— Это я не подпишу, — категорически сказал я. — Хоть вы меня режьте…
— Резать мы тебя не будем, — как-то очень недобро усмехнулась Наталья Ивановна. — У нас есть другие меры воздействия…
Мы вышли из комнаты. Директриса повела меня по полутемным коридорам. Но вовсе не по направлению к классам, а — вниз… Я даже и не догадывался, что здание школы такое огромное… Мы оказались в обширном подвале.
— Значит, ты хочешь посмотреть, что стало с теми, кто не подписал бумагу, — сказала Наталья Ивановна.
Ничего этого я не хотел. Я мечтал только о том, чтобы куда-нибудь прилечь. Потому что от хождения на каблуках нестерпимо ныли ноги.
— Давай-ка заглянем вот сюда, — Наталья Ивановна отодвинула засов на одной из дверей.
И тогда я чуть не заорал от ужаса. Прямо передо мной стояло существо, потерявшее всякий человеческий облик. Огромные сиськи свисали примерно до паха. Одето существо было в драные колготки телесного цвета и лифчик, в который его нереальных размеров сиськи просто не помещались. Существо было приковано к стене за шею, запястья и лодыжки.
— Этот человек восемнадцать лет назад отказался подписывать бумаги, — сказала Наталья Ивановна. — Как ты видишь, грудь мы ему все равно сделали…
Она схватила одну из сисек прикованного к стене существа и сжала ее в ладони.
— Вши заели, — проскулило существо. В свете фонарика, который держала директриса, я видел язвы, покрывавшие его кожу.
— Тебе нравятся колготки, Саша? — спросила директриса.
— Нравятся, — промычало существо. — Я их обожаю…
— Поздно, — хладнокровно отрезала Наталья Ивановна. — Надо было думать раньше…
И, уже обращаясь ко мне она продолжила:
— Этот человек когда-то был упрямцем. Он сидит на цепи уже восемнадцать лет…
— Но вы не посмеете посадить меня… — начал было я.
— У себя в кабинете я покажу тебе бумаги, в которых написано, что ты трагически погиб в автокатастрофе, — усмехнулась директриса. — Ты имеешь прекрасный шанс сгнить на цепи, как вот этот дурак. К слову наши хирурги так или иначе сделают тебе грудь… Только если ты будешь добровольно подписывать бумаги, грудь тебе сделают по твоему собственному пожеланию. Если же нет — пеняй на себя. Например, Саше мы прибавляем по десять сантиметров в год. Правда, Саша?
Саша плохо управлялся с языком. Восемнадцать лет на цепи! С ума сойти!
— Кушать хочу, — заявил Саша.
— Ты не заработал на обед, — заявила директриса узнику.
Неужели вот так, на цепь могут посадить и меня?
— Кушать! — провыл бедолага.
— Так и быть, — сказала директриса. — Все, что высосешь — твое…
С этими словами она подняла юбку, приспустила трусики и достала огромных размеров член. Узник жадно принялся сосать его. Мне стало плохо…
— Меня помилуют, госпожа? — спрашивало это существо.
— Нет, — с хохотом отвечала директриса (директор?). — Ты сгниешь на цепи, тварь…
— Спасибо, что дали пососать, госпожа, — сказал узник.
Мы вышли из камеры. Наталья Ивановна, вернее, тот кто так назывался, с грохотом захлопнул дверь. Видит бог, я не знал, что эта школа — обиталище кошмаров!
— Во всех этих камерах, — Наталья Ивановна обвела рукой коридор, — сидят на цепи узники. Когда-то они отказались подписать бумаги… Саша — еще не самый старший… Кстати, ты знаешь, что сперма очень питательна? Теперь Саша не получит обед…
Я просто дрожал. Я понял, что мне позарез надо вырваться из этого ужаса. Уж я-то расскажу о нем людям.
— Но я не об этом, — сказала Наталья Ивановна. — Пошли, я покажу тебе твою камеру…
— Нет! Только не это! — взвыл я. — Я не хочу сидеть на цепи!
— А придется, — сказала директриса…
..Когда-нибудь я отомщу за это… В сыром каземате меня привязали за щею к стене. Запястья приковали к лодыжками наручниками. Лодыжки сковали цепью. Из одежды оставили только колготки. Так я провел очень долгое время…
11 сентября
Примерно раз в день приходила Наталья Ивановна, и я сосал ее член.
— Тебе понравится быть девочкой, — говорила она, трепля мои волосы.
Раз в день мне наливали воду в миску, стоявшую на каменном полу. Мое тело превращалось в ледышку. Я вовсе не хотел провести всю жизнь на цепи. Я буду носить колготки, я буду носить юбку — но мне надо вырваться отсюда!
Директриса заходила, наверное, каждый день. Я сосал ее член. Потому что никакой другой пищи у меня не было…
Целые дни (или недели) проходили в беспамятстве. Я уже думал, что сдохну здесь, в этом подземелье…