Passion [Страсть]

Диане нравился вкус и запах возбужденной женщины. Да, звучит грязно… но к чему лицемерить? Нас всегда заводят такие вещи. Диана была искусна необыкновенно. Нежные губы, жаркий рот и гибкий, дразнящий язык. Она, как никто другой, знала, как отзывчив алый бугорок меж трепетных девичьих бедер. Какая сладкая судорога сводит их во время оргазма.

И, — да, она любила контроль. Прижимая Олю к кафельной стене институтского туалета, исписанной похабными надписями, Диана откровенно наслаждалась этим. Ее дрожь, ее слабые попытки вырваться… Оле было противно, — вот так, в грязном туалете, где зеркало исписано помадой, а запах мочи въелся в стены… Хотя, ей здесь самое место.

Но нет… Такие, как она, никогда не опустятся до такого, даже если будут изнывать от желания. Даже если их шелковое белье насквозь пропитается соком… Оля уже текла; Диана могла вдыхать этот упоительный запах, пряный и душный. Так пахнет влажная земля после дождя. Так пахнет секс.

Оля может сколько угодно корчить из себя целку, но она знала, на что шла. Ее тело отзывчиво к прикосновениям, как золотая арфа, — стоит задеть одну струну, как весь инструмент отзывается глухим стоном. Ее гладкий живот и бедра под этой юбкой… груди в вырезе белой блузки…

Что сказала бы декан, узнай она, чем занимается Оленька-отличница, ее любимица? И это вместо того, чтобы заниматься научной работой. Правильная до тошноты Ольга-блестящий-ответ-я-ставлю-тебе-пять… Но деканша не видит, как запрокидывается белое горло, жаждущее укусов и поцелуев, как Оленька позволяет ей ласкать и сжимать свои груди. Проводить подушечками пальцев по торчащим соскам, прикрытым шершавой материей…

Оленька никогда не целуется в губы, — как все шлюхи, — и Диане без разницы, кого она хочет целовать. Точно, ей это пофигу. Но она находит много способов показать свое «безразличие». Больно вцепиться ей в волосы — на лобке кожа очень чувствительная, и у Оли на глазах выступают слезы. Сжать зубами нежный сосок так, чтобы он вспух и стал малиновым…

Но какое же это наслаждение, — легонько провести пальцами по влажным трусикам, — так, чтобы она тихо застонала. Поглаживать ее там, задирая плиссированную юбку. Слышать, как Оленька вздыхает от удовольствия, когда Диана берет в рот ее напрягшийся сосок. (На языке — солоноватый привкус который она так любит.)

Оле нравится делать вид, что она тут ни при чем. Строить из себя долбанную жертву насилия. Поэтому она нарочно не отвечает Диане. Другая бы, — жестом или взглядом, — уже умоляла ее опуститься на колени, похотливо выгибаясь в предвкушении ласк. А Оля… ооо… чистый цветок, белая лилия. Но Диана знала, что у всякого цветка есть нектар. Знала, что еще немного, и с этой умницы осыпется вся позолота. Она будет умолять, чтобы ее трахнули, подставляясь, как последняя шлюха. Да она и есть шлюха, черт возьми.

Оленька не дает себя поцеловать; стоит Диане наклониться, как она отворачивает подбородок в сторону. Но ведь совсем необязательно целовать ее в губы. Диана утоляет свой голод тем, что покрывает поцелуями нежные холмики ее грудей. В тусклом свете ламп они блестят от слюны. Эти алые торчащие соски слаще спелой малины. Изящные линии ключиц — словно росчерк пера на матовой коже.

Диана и не думает снимать с нее блузку. Она отходит на шаг и любуется девушкой: такая растерзанная, такая доступная, такая…. Но пока лучше не думать об этом. Но тут Оленька издает низкий стон. И — о, да! — она делает это движение бедрами. Все. Для Дианы это подтверждение того, что она хочет, эта стерва хочет ее. Что она не может думать ни о чем, кроме влажного язычка, которым Диана будет ласкать ее внизу.

Вот это уже другой разговор. Для Дианы это то же самое, как если бы Оленька сказала: «Трахни меня.» Оскалившись в улыбке, Диана подмигивает ей. Но Оля не смеет отвести взгляда. Прошлый опыт подсказывает ей, что в противном случае Диана прекратит свои…кхм… действия.

Все будет так, как хочет она: знакомый выдох сквозь сжатые зубы, когда Диана задирает ей юбку и опускается перед девушкой на колени. Порочна и обольстительна. В коленки впивается зернистая плитка пола. Оленька уже задыхается от желания, — рот полуоткрыт, а взгляд совсем остекленел. О, да… золотая девочка знает, что ее ждет. У нее отсосет Диана, а это очень приятно.

Диана проводит влажным язычком по атласу бедер, ощущая их сладкую дрожь. Запах, ее запах, — здесь он чувствуется сильнее, бьет в ноздри, одурманивая. Рот невольно наполняется слюной. Это так естественно — склонится и запечатлеть долгий поцелуй на темно-синем шелке ее трусиков; так, чтобы жаркое дыхание проникало даже сквозь ткань. Целовать ее, припав губами — до тех пор, пока Оленька не станет биться, как птица, попавшая в силки, и ткань не намокнет от слюны и ее соков.

Как упоительно. Ей казалось, что запах возбужденной девушки уже пропитал всю ее одежду. И Диана уже не сдерживала себя. Просунув пальцы под резинку трусиков, она стащила их к узким лодыжкам. Взору открылся восхитительный треугольник темных волос — таких же, как и те, что рассыпались по плечам. Словно запущенный сад с разросшимися кустами шиповника…

Лепестки у ее шиповника были набухшими и сочными, влажными от росы. Они стыдливо прикрывали сердцевину цветка… Диана раскрыла их. Два пальца, — только два, скользнули вглубь, и Диана услышала протяжный стон. Ее губки раскрылись; так раздвигается алый бархатный занавес в Опере.

Смотреть на это спокойно было выше ее сил. Диане даже не надо было лезть рукой под юбку; она и так знала, что трусики хоть выжимай. Такая темная, напряженная плоть… королевская роза на длинном стебле, чье благоухание кружит голову. Скоро она раскроется во всем своем великолепии.

Ей потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы сдержаться. Проникнуть языком в эту сладкую щель… дразнить ее клитор, пока возбуждение не станет совсем болезненным. Но нет. Диана не хотела касаться гранатового зернышка, пока оно не набухло сочной мякотью. И она целовала горячие бедра — жадно, прикусывая и посасывая, А Оленька дрожала, жалобно всхлипывая, как малолетка, которую первый раз зажали в узком темном коридоре.

Диана обожала этих невинных девочек, эту непосредственность реакций. Это давало ощущение власти и могущества. Она могла дать ей все, а могла — ничего… Два пальца, помедлив, скользнули в узкое влагалище. Она услышала вскрик, — Оленька не успела зажать себе рот. Жаркие стенки ее влагалища стиснули пальцы, и ладонь стала влажной. Ее тело будто всасывало в себя, умоляя проникнуть глубже, но Диана не позволяла ей… пока.

Клитор Оленьки стал набухать, и раковина раскрылась, отливая перламутром. Диана лизнула вдоль всей щели, дразня кончиком языка, пробуя ее на вкус. Соленая… Обрисовывала влажным и упругим языком круги вокруг комочка плоти, пока Оленька не начала всхлипывать, силясь что-то сказать… это было так похоже на «пожалуйста». И Диана сжалилась, наконец, целуя ее клитор, посасывая нежно и ритмично, пока он не стал вибрировать меж губ. И Оленька снова стала издавать те звуки, похожие на короткие рыдания. От этого Диане хотелось просунуть руку себе в трусики и трахать себя одной рукой, а Оленьку — другой.

Но сегодня она была щедрой и великодушной; задрав бордовую юбку, она погрузила в нее два пальца, и стала ритмично двигать ими, не прекращая сосать. Оленька качалась взад-вперед, то насаживаясь на ее пальцы, то толкая свой клитор в рот Дианы. Она терлась о нее — именно так, как Диане нравилось. И когда та согнула пальцы и коснулась заветной точки, тело Оленьки свела судорога, и она выгнулась… протяжный стон… Диана самозабвенно трахала ее, глубже, сильнее, и нежный клитор бабочкой бился в ловушке горячего рта. Но тут девушка кончила, и изумленное «Хоа-ааа…» эхом отразилось от стен. У нее внутри все сжалась, стискивая пальцы Дианы, пульсируя и пульсируя… Пока вскрик не оборвался на высокой ноте, треснув. Хорошо… Диане было хорошо воттак: ее голова зажата между бедер Оленьки, тише, тише, уже все.

Коленки у Оленьки начали дрожать и стукаться друг о дружку, — после оргазма у нее всегда так. Диана поднялась на ноги. Притиснув Оленьку к стене, она взяла ее руку и просунула себе под юбку. …Ей понадобилось совсем немного времени. Ладошка Оленьки накрыла ее возбужденную плоть, пальцы проникли внутрь. Отвернувшись, гриффиндорка позволила ей делать со своей рукой что угодно. Так небрежно, так безразлично…

Диана ненавидела этот сытый взгляд. Чувство вины — Оля слишком правильная, чтобы просто развернуться и уйти, оставив ее ни с чем. Укусить бы эту сучку, когда она будет кончать, — вот сюда, в нежную шею. Но мысль осталась недодуманной; еще один толчок бедрами и все, ослепительные бенгальские огни взорвались и…

Едва держась на ногах, она уткнулась лицом в темные волосы Оли. Когда все было позади, та вытащила руку у нее из-под юбки. На ладони блестело влажное и липкое. Диана поднесла ее руку к губам и стала целовать пальцы девушки, чувствуя свой собственный вкус.

Оля смотрела на нее, полуоткрыв розовые губы; щеки раскраснелись, глаза блестели. И Диане вдруг так захотелось поцеловать ее… Но когда она склонилась, та отвернула голову. И тогда Диана, все себя от обиды и злости, толкнула ее к стене, грубо стиснув плечи. И держала так, пока та не оттолкнула ее и не вырвалась.

Ее одежда в полном порядке, а волосы лежат ровной волной. Остался только лихорадочный блеск в глазах да капельки пота на лбу. Но когда она вернется к своим подружкам, снова будет такой же, как была. Вернется к той, которую хочет целовать.